Любовница коменданта

— Здесь нет моей подписи! — закричал я, размахивая бумагой у него перед носом. — Вы видите здесь мою подпись?

— Никак нет.

— С каких пор подобные распоряжения выполняются без моего ведома?

— Вы почти никогда их не подписывали.

— Это называется халатностью, Йозеф, — сказал я, скомкав бумажный лист. — Отныне на этих распоряжениях должна стоять моя подпись.

— На всех?

— Да.

— Даже если на них проставлена дата и имеется печать?

— Даже если они заполнены моей рукой. Ясно?

— Так точно.

— Я не позволю, чтобы в этом лагере что-либо делалось без моего ведома.

— Слушаюсь, господин комендант.

— Можете идти.

Охранники отдали мне честь, повернулись и вышли во двор через заднюю дверь. Я прошел мимо адъютанта и распахнул дверь кабинета. Девушка тут же ринулась внутрь. Нет, это была не просто попытка дезорганизовать и вывести из-под моего контроля управление лагерем. Кто-то пытался меня уничтожить. Скомпрометировать. Бросить тень на мою репутацию. Окажись я несостоятельным на посту коменданта лагеря, и тогда уже ничто не могло бы меня спасти. После этого инцидента я стал более ревностно исполнять свои обязанности. Всегда запирал дверь кабинета, ключ держал при себе и постоянно следил за тем, чтобы не допустить ненароком какой-нибудь оплошности.

— Как прикажете поступить с бланками распоряжений?

Я молча протянул руку. Адъютант порылся в плетенной из проволоки корзине для бумаг, стоявшей на его столе с краю, и извлек оттуда несколько бланков. Я взял их, сложил вместе с заполненным экземпляром и, изорвав на мелкие кусочки, бросил в урну.

— Вот так!

— Ты ждешь, чтобы папа приказал тебе немедленно идти в постель, Ильзе? — спросила Марта.

— Я хочу еще немного почитать.

Марта окликнула меня:

— Макс! Утихомирь их, пожалуйста. Вот и Ганс тоже хочет, чтобы я ему почитала. Правда, Ганс?

— Титать! — пролепетал Ганс.

— Макс, они совершенно неуправляемы.

— Папа не против, чтобы я почитала, — заявила Ильзе.

Ганс завизжал от восторга и принялся хлопать ладошкой по книге.

— Макс, детям давно пора в постель. Они весь день играли на снегу во дворе. Видно, они устали и поэтому капризничают. Вели им немедленно отправляться спать.

— Нет, разреши нам немного почитать.

— Титать! Титать! — снова залопотал Ганс и стал тянуть книжку к себе.

— Макс, что с тобой? Ты не слушаешь меня.

— Мамочка, ну, пожалуйста. Папа хочет, чтобы мы почитали.

— Макс, что случилось? Тебе нездоровится? Что у тебя с рукой?

— Мамочка, ну, пожалуйста.

— Хорошо, Ильзе, — сказала Марта, тяжело вздохнув. — Но имей в виду: это последний раз.

— Ладно, — согласилась Ильзе.

— А потом сразу же в постель, — добавила Марта.

— Ладно, — сказала Ильзе, а Ганс кивнул.

Слушайте! Мальчики песню поют
Слушайте бой барабанов!

Отложив шитье, Марта в недоумении уставилась на меня. Я сидел, вытянув ноги и опустив голову на грудь. Моя рука ныла под белой марлевой повязкой, В камине трещал огонь, искры от него летели в экран.

— Что случилось, Макс? Что у тебя с рукой?

Я закрыл глаза и взял со стола рюмку. Ганс захлопал в ладоши, когда Ильзе перевернула страницу.

Видите? Мальчики строем идут.
По трое в каждой шеренге.
Видите, как они честь отдают
Флагу, любимому фюреру?
Слышите, как они песню поют?
Слышите бой барабанов?

Коньяк обжег мне горло. В комнате было тепло от пылающего в камине огня.

Глядите на них, красивых и смелых!
Слушайте бой барабанов!

— Что случилось? Почему ты не едешь с нами, Макс?

Я выдвинул ящик комода и достал оттуда свои рубашки.

— Мы уже говорили об этом, Марта.

— Это из-за нее, так ведь? Конечно, из-за нее.

— Не смеши меня, Марта. Неужели ты не способна думать ни о чем другом?

— Почему мы должны ехать одни, без тебя? — повторила Марта.

— Я уже говорил: я приеду к вам позже.

Я уложил рубашку в чемодан и выдвинул другой ящик. Марта стояла рядом и, наблюдая за моими сборами, теребила в руках мокрый носовой платок. Должно быть, она плакала — глаза у нее опухли и сделались красными. Взяв нужные мне вещи, я задвинул ящик и пошел к шкафу.

— Это все из-за нее. Я знаю, — словно смирившись с неизбежным, проговорила Марта. — Ты никогда больше не увидишь меня и детей.

— Марта, ты — моя жена. Ты — мать моих детей.

— Но ведь она еврейка. Почему ты уходишь с ней?

— Я никогда не говорил…

— Она ненавидит тебя.

Я снял с вешалки свой мундир. Марта зажала мокрый платок в руке и посмотрела мне в лицо.

— Она ненавидит тебя, Макс.

— Я знаю.

— Тогда почему ты не едешь с нами?

— Повторяю в последний раз: сначала уедешь ты с детьми…

— Ты любишь ее.

— Не смеши меня.

— Ты любишь еврейку.

— Марта…

— Почему ты не желаешь ехать с нами? Ты же клялся, что никогда не оставишь меня. Ты обещал. Даже тогда, когда у тебя был роман с той девицей из Мюнхена.

— Я не оставлю тебя. Ты — мать моих детей…