— Кто еще? Моя жена? Дети? Больше, кроме нас, сюда никто не входит. И тем не менее бумаги исчезли.
Он впился в меня глазами, тяжело дыша.
— Куда же они делись, Йозеф? Не хотите ли вы сказать, что у них есть ноги?
— Никак нет.
— Мне нравится ваш тон, Йозеф.
— Я напечатаю их заново, господин комендант.
— Нужно найти оригиналы. Не могли же они испариться в самом деле!
— Хорошо, я постараюсь их найти.
— Непременно, Йозеф. Это не тот случай, когда можно ограничиться дубликатами.
— Я их не терял, господин комендант.
Я пристально посмотрел на своего адъютанта.
— О вашем поведении мы поговорим позже. А пока соблаговолите разыскать все документы. И письма в том числе.
Это был не первый раз, когда у меня пропадали важные документы. Поначалу я относил это на счет собственной беспечности или забывчивости. У меня исчезали документы, папки, оружие, даже мой именной кортик, правда, спустя несколько дней я нашел его на полу в спальне рядом с комодом. Но я чувствовал, что кто-то пытается скомпрометировать меня, подорвать ко мне доверие партии. Это началось сразу же, как только меня назначили комендантом лагеря, а позже приобрело просто-таки катастрофические масштабы. Но я дал моим скрытым недругам понять, что так просто им это с рук не сойдет. Что уничтожить меня не удастся. Никому! Ни Рейнхарду, ни Эрнсту, ни евреям. И тем не менее у меня постоянно что-то пропадало.
… — Он пропал! — всхлипнула Ильзе.
— Ты так и не нашла своего пупсика? — спросила Марта.
— Нет. Ганс потерял его.
— Не может быть.
— Честное слово.
Ганс помотал головой.
— Это ты! Ты потерял моего любимого пупсика.
— Ганс не виноват, Ильзе.
— Он играл с ним.
— Ты брала пупсика с собой, когда ходила к папе в кабинет. Помнишь? Наверное, ты его там забыла.
— Папа, мой пупсик у тебя в кабинете? Папа!
— Макс, Ильзе задала тебе вопрос.
— Извини, Марта.
— Ничего. Ильзе спрашивает, не видел ли ты…
— Прости меня. За все. Я очень виноват.
От неожиданности Марта села на стул, не выпуская из рук кастрюльки с кашей. Ее волосы были убраны со лба и зачесаны наверх. Она сильно похудела и выглядела изможденной. Пар из кастрюльки поднимался к ее лицу.
— Во всем виноват я.
— Мама, дай же мне овсянки, — сказала Ильзе.
— В наших размолвках виноват я один.
— Ганс потерял моего пупсика. Я точно знаю.
— Нет, — возразил Ганс.
— Но я, надеюсь, сумею заслужить твое прощение, Марта.
— Мама, положи мне каши, — нудила Ильзе. — Гансу-то ты дала. Я тоже хочу есть.
— Я люблю тебя, Марта.
— Макс, почему ты вдруг…
— Ты самая лучшая жена на свете. Я был так слеп! Почему ты плачешь?
— Я давно не слышала от тебя ничего подобного.
Я подошел к Марте и обнял ее. Она зарыдала.
— Что с тобой, мамочка? — спросила Ильзе.
— Прости меня, Марта. Ну пожалуйста. Я люблю тебя. Ты мне нужна.
Я стал гладить ее по голове. Она поставила кастрюльку и обняла меня. Ее слезы оставляли мокрые пятна на моем мундире, но мне было все равно. Я чувствовал, как она вздрагивает.
— Видишь, что ты натворил, Ганс? — сказала Ильзе. — Ты плохой мальчик. Папа возьмет и пустит тебя в расход.
— Расходы? Разумеется, я все оплачу — и бензин, и затраченное время, — сказал я. — У меня и в мыслях нет ничего дурного. Я просто хочу, чтобы вы ее разыскали.
— А что, если вы втянете меня в какую-нибудь аферу?
— Уверяю вас, это вовсе не афера, — возразил я. — К тому же, всю ответственность я беру на себя.
— И все же, зачем вам понадобилась эта девушка? Кто она вам?
— Я лишь прошу вас ее разыскать.
— Может, она чего натворила?
— Нет.
— Может, вы что-то затеваете против нее?
— Нет.
— Клянусь вам, нет. Ничего подобного. — Я протянул ему две тоненькие книжки стихов. — Вот, взгляните. Она написала эти книги. Я хочу найти ее. Я хочу, чтобы вы помогли мне найти ее.
— Зачем?
— Это мое личное дело.
— Тут что-то нечисто.
— Она знает меня, — сказал я.
— Я чувствую здесь какой-то подвох.
— У меня сугубо личные мотивы. Я должен найти ее.
— Может, у вас с ней какие счеты?
— Нет, клянусь вам.
— Если она вас знает, почему же вы не можете сами ее найти?
— Она не знает, что я ее ищу.
— Может, она не хочет, чтобы вы ее нашли.
Я посмотрел на лежащие передо мной тонкие книжечки. В кабинет вошла его секретарша и подлила ему в чашку кофе. К своей чашке я не притронулся. У секретарши был яркий маникюр и такая же ярко-красная помада на губах. Она жевала резинку. Прежде чем удалиться, она беззастенчиво оглядела меня с головы до ног. Мой собеседник взял в руки одну из книг.
— «Уцелевший: тот, кто выжил». Что это значит?
— Она была на войне.
— А вы?
— Тоже. Я воевал, был ранен. Несколько раз.
— На чьей стороне?
— Меня ранили немцы, я пострадал от немецкого оружия.
Он кивнул и перелистал несколько страниц, не читая. Из приемной послышался прерывистый стук пишущей машинки. Кабинет был очень маленьким и тесным. Повсюду — на столе, на подоконниках, на стульях и даже на полу лежали бумаги и книги. Давно не мытые окна едва пропускали свет. Воздух был насквозь пропитан табачным дымом. Мой собеседник отложил в сторону первую книгу и взял вторую. Не открывая ее, он долго смотрел на обложку.