Любовница Президента

Мечась по комнате, я сама не понимала, что со мной творится, как мне хочется просто заорать, завопить, как мне хочется прямо сейчас вцепиться в его лицо, вогнать ногти ему под кожу.

Я уснула только под утро вся в слезах в кресле, укутанная в плед, с пультом в руках. Потому что досмотрела это ток-шоу. Как последняя придурошная мазохистка, я внимала каждому слову, я впитывала в себя все, что она говорила, и горела ненавистью. Меня от нее раздирало на части.

Особенно когда в ушах пульсировали его слова о том, что я для него никто.

Наутро я сообщила своим сопровождающим, что решила остаться здесь на месяц, и что они, если им что-то не нравится, могут валить к своему хозяину прямо сейчас…

Глава 10

У любви нет пола, нет возраста, нет расстояния. Она существует вне измерений, логики и рамок. Ей плевать на все границы. Она ломает запреты, как тонкое стекло, оставляя порезы и шрамы. Она сметает стихийным бедствием все, к чему привыкаешь, и создает новую вселенную среди полнейшего хаоса...

(с) Пусть любить тебя будет больно. Ульяна Соболева

Наивная простота, мечтала, что могу принимать какие-то решения, что вообще имею право голоса. На самом деле мне давали ощутить лишь видимость…Меня насильно увезли из моего города обратно в столицу. Никого не волновало мое мнение, мои желания. Когда я сказала двум истуканам, что никуда не поеду, они и бровью не повели. У них имелись свои указания. Со мной даже не разговаривали, после кладбища посадили в машину, и я увидела, как мы проехали мимо отеля.

– Куда мы едем? Почему не остановились? Я же просила вернуться в гостиницу.

В ответ тишина. Два моих сопровождающих один за рулем, а второй рядом с невозмутимым видом смотрят в никуда. Нет, в этот раз я не кричала, не сопротивлялась, не пыталась выбраться из машины. Я, тяжело дыша, смотрела перед собой. Мне уже все было понятно, как и то, что сопротивляться бесполезно.

– Мои вещи? Где мои вещи? – ровно и почти спокойно спросила я.

– Все загружено в багажник.

На этот вопрос мне ответили, и я посмотрела в окно – на деревьях показались зеленые листочки, а весенний дождь барабанил в окно. Когда-то я любила весну. Мы с мамой ездили в парк, катались на аттракционах. Когда мама была жива, я была счастлива. Я помню себя счастливой. Теперь я ничего не люблю…кроме него. Теперь мой мир вращается только вокруг одного человека, человека, которому я не нужна. Точнее, нужна, но примерно так же, как людям нужна еда, туалет, кровать и предметы мебели или то, что приносит им удовольствие.

Иногда я была такой же счастливой с Айсбергом. Но очень редко и очень мало. Мне вообще казалось, что счастье это не про меня, что меня кто-то проклял, и я не имею права радоваться этой жизни. Мне и радоваться нечему. Только деньгам…а они меня радовать, оказывается, уже перестали. Люди удивительно устроены. Они хотят обычно того, чего не могут получить. И едва достигнув своих мечтаний, мечтают о другом недостижимом. Я тоже мечтала. И прекрасно понимала, что деньги намного более достижимая мечта, чем счастье…и в них, увы, этого самого счастья нет. Я была гораздо счастливей, не зная Айсберга.

Меня привезли не домой, а в какое-то учреждение. Пятиэтажное здание с длинными окнами, охраняемое со всех сторон военными. Я понятия не имела, куда мы приехали и зачем, но учреждение явно правительственное, казенное. Машина заехала во двор, объехала здание и свернула в узкий проем возле темной-бордовой одинарной двери.

Охрана стала по обе стороны, загораживая все проемы, так, что ни мне не было видно двор, ни меня со двора. Тот, кто открыл нам двери, подал мне руку и помог подняться на высокую первую ступеньку.

– Оставаться у заднего входа. Ожидать.

– Понял! – кивнул один из моих охранников, второй следом за ним.

– Идемте со мной.

Задавать вопросы совершенно бесполезно, это я уже и так знаю. Да и понятно, куда меня ведут. Конечно же, к нему. Иначе и быть не могло. Мы поднялись по серой лестнице, какие бывают в госучреждениях с широкими и высокими ступенями и очень высокими потолками. Со стенами, до половины выкрашенными в кирпичный цвет.

– Сейчас направо и прямо по коридору.

Скомандовал мой сопровождающий. Он шел позади меня и этим ужасно напрягал, но, скорее всего, это было сделано в целях безопасности. Когда из одной двери кто-то вышел в коридор, меня тут же оттеснили к стене и закрыли собой. Так, что ни мне не было видно выходившего, ни ему меня.

– Идите дальше.

Тон приказной, отрывистый, но с нотками заискивания. Вроде, как и отдает приказы, но в то же время побаивается.

В конце коридора видна дверь, ее охраняют двое мужчин в штатском. Стоят ровно «по стойке смирно». Когда увидели моего сопровождающего, выпрямились еще сильнее и задрали вверх подбородки. На меня не смотрят. Передо мной открыли снова дверь и впустили меня в просторный кабинет.

Первым, кого я увидела, был Айсберг. Он сидел за столом и что-то печатал на своем компьютере. Рукава закатаны до локтей, на нем расстегнутая жилетка жемчужно-серого цвета и светло-серая рубашка. Пиджак висит на спинке высокого кресла.

– Сядь!