Любовница Президента

— Малеееенький! — я плачу и живот обнимаю, на экран аппарата УЗИ смотрю, и слезы по щекам катятся. Мой маленький. Со мной. Во мне. Никому не отдам. Мое сокровище! Радость моя!

— Все. Слазь. Давай карточку оформим, и домой иди. Ты где живешь? В доме отчима? Или нелюдь его продал?

— Я…только приехала, пока нигде.

Серьезно на меня посмотрела…а я с кресла поднялась и в глазах вдруг потемнело, я на пол и сползла.

В себя пришла от сильного запаха нашатыря и от того, что меня по щекам бьют.

— Открываем глазки, на меня смотрим. Что за давление у нас, как у трупика? Не ела ничего? Денег нет? Бросил подонок, да? Отказался от малыша и ни с чем оставил. Вот сучьи потрохи пошли. Сколько брошенок с малышами.

Молчу, ничего не говорю, только на кушетке приподнялась и смотрю, как Маргарита выпрямилась и пот с лица вытерла платком.

— Напугала меня. Так. Утром в лабораторию на анализы. Думаю, тут гемоглобин точно шалит. Чтоб все мне посдавала. Мазок я взяла. На учет здесь встанешь, сама тебя досматривать буду.

Смотрю на нее и опять плачу.

— Не могу я на учет…меня найдут.

— Кто найдет? Ты…ты от кого-то прячешься?

Кивнула и села на кушетке, чувствуя, как все еще кружится слегка голова.

— Значит так, сейчас в буфет пойдешь, купишь себе поесть, выпьешь крепкий чай и меня в дневном стационаре дожидаться будешь. Я прием окончу, и ко мне поедем, поняла? Там все расскажешь. Но вначале немедленно поесть. Тебе о ребенке надо думать, раз оставить решила.

Еще как решила, больше, чем решила. Никогда никому в обиду не дам.

— Ты как? Голова больше не кружится? Идти можешь? На вот деньги и записку. Стационар на втором этаже, подойдешь к Петровне и записку ей дашь, она тебя там уложит. Поспишь хорошенько. Мне тут до пяти вечера куковать.

— Спасибо вам огромное…спасибо.

— Потом благодарить будешь. Иди. А то бледная вся, как поганка.

Я на улицу вышла, выдохнула. Закричать захотелось, закружиться. Даже не заметила, как машина ко мне подъехала, как из нее выскочили люди во всем черном. Меня схватили и затолкали в фургон, закрыв рот и выкрутив руки.

Как недолго длилась моя свобода. Как быстро он меня нашел. Проклятый. Как же быстро!

Глава 19

Прощение — это нечто очень неуловимое. Иногда легко сказать «я прощаю», да проще и не бывает. А вот простить на самом деле невероятно трудно. Осадок внутри остается. Вязкий, тягучий. Или как пятно после химического вещества. Смоешь, а оно все равно там. Потому что въелось. Даже если сверху закрасить — со временем проявится. Вот какое оно, прощение.

(с) Пусть любить тебя будет больно. Ульяна Соболева

Меня везли за город, я видела, что мы едем по окружной, видела, как огромная надпись с названием и огромным красным сердечком из цветов остается позади. На пригорке. И, мне кажется, все это проходит очень медленно, очень плавно. Как будто я сижу в кинотеатре, и кто-то замедлил изображение на экране. У меня есть время думать… и на самом деле никакого времени у меня больше нет. Оно истекло. И, нет, не сейчас, когда меня схватили его люди, а тогда, когда я полюбила этого демона. Знать бы, где настал тот момент, в какую секунду мои чувства стали такими устрашающе острыми и больными. Потому что любить своего мучителя — это болезнь.

И куда теперь? Где он захочет завершить начатое? Я не сомневалась, что это он. Чувствовала кожей. Тех, кого так смертельно любят всегда чувствуют.

Страх? Я испытывала не просто страх, а животный ужас. Но изменить ничего нельзя. И если я не смогу успокоиться, а хищник почует насколько я теперь боюсь его, то скорей всего это его позабавит. Айсберг очень любит чувствовать собственную власть. Ему всегда нравилось, когда люди склоняли перед ним головы и он не скрывал этого…а если не склоняли, то он рубил эти головы сам, чтобы катились к его ногам и смиренно валялись там и гнили ему на радость. Я теперь не тешила себя иллюзиями и как говорят розовые очки всегда бьются стеклами внутрь. Мои разбились уже очень давно и теперь эти осколки режут мне склеры. Если бы люди могли плакать кровью. То у меня бы ее ни капли не осталось. Сил придавали только мысли о ребенке, много сил. Я даже не знаю откуда они взялись ведь я до сих пор ничего так и не ела, но инстинкт самосохранения заглушает голод. И сейчас я ничего не хотела. А слабость прошла и пусть я сама не своя от страха, но меня больше не шатает.

Машина свернула в заповедник. Когда-то мы с мамой приезжали сюда на пикник, когда-то устраивали здесь праздники и дни рождения. В этом самом месте я тогда была маленьким счастливым ребенком с косичками и шариками, у меня были друзья, которые потом отстранились и отреклись от меня, как только я стала неугодной падчерицей в старых обносках. Отчим тогда был другим…или мне казалось, что он другой. Как сказала правильно врач — мужчины если любят женщину любят и ее ребенка. Пока отчим любил мою маму он и ко мне хорошо относился, а когда у него появилась любовница…то и мама и я стали для него обузой. Только сейчас мне уже кажется, что это он свел ее в могилу, он превратил ее жизнь в кромешный ад и она не выдержала…даже ради меня.