Виктор не понимал ни ее, ни себя. То есть умом понимал, что ясно все давно, надо расходиться, но куда теперь? Вернуться к Нине? Прежней жизни не получится, а строить новую есть ли смысл? И он отмахивался от этих вопросов и радовался и тревожился о том, что будет через несколько часов, когда они переступят порог своего дома.
Рита сначала и не поняла, что едут они слишком долго и не той дорогой. Она рассказывала про Москву, говорила, что хотела бы жить там, в высотке и смотреть на Москва-реку. И тут же, что нет, не хотела бы.
— Знаешь, как вот утром в поезде проснулась и увидала наше серое, в тучах небо, сразу сердце зашлось — Питер! Понимаешь?
— Очень хорошо понимаю. — Виктор свернул на развязке за Сестрорецком и выехал на Приморское шоссе. Было темно и пошел дождь, хотелось поскорее домой, но он сбросил скорость. Дорога скользкая от мокрых листьев.
— А почему так долго, едем, едем и темно как, домов нет, — Рита старалась рассмотреть что-нибудь, через заплаканное стекло.
— Домов нет, потому, что лес. Мы за город едем!
— Опять к тебе на дачу? Не хочу, не хочу! — Она схватила его за бедро и принялась трясти. — Не надо, там холодно, сыро, дом старый.
— Нет, не на дачу, домой. И там тепло, и все новое. А из окон видно море и огни на дамбе.
Она притихла, задумалась, повторила,
— Домой…
И больше во всю дорогу слова не произнесла.
Виктор тоже молчал, хотел, чтобы Рита сама увидала. Дом был выстроен добротно, по финскому проекту, с европейской отделкой. Окна, стены, пол, потолок — все идеальное. Красивые лестницы, бельведеры, крытые террасы. Вот только в комнатах мебели — никакой, кухня в порядке, а в комнатах — пустота. В спальне на втором этаже — надувная кровать.
Ей Рита больше всего обрадовалась, а остальному Виктор не понял — да или нет. Восторгов и обсуждений не было, сославшись на усталость она спешила помыться с дороги и спать.
Но в постели начала во всех подробностях рассказывать про московскую поездку, говорить, что виновата, просит прощения, что не будет больше связываться с придурками, а всегда жить только с пасей. Почему она так называла Виктора — он не знал.
Они помирились, долго и жадно занимались любовью, после разлуки желание близости зашкаливало у обоих. В сексе Рита не была романтичной, она любила быстро, откровенно и могла сразу же заговорить о постороннем. Поначалу Виктор обижался, потом привык. Он на многое закрывал глаза, старался принять, убеждал себя, что со временем все утрясется. Вот и эту обиду за равнодушие к новому дому подавил, нашел оправдание — устала. Отдохнет, рассмотрит и скажет. Главное, что она с ним, в этих стенах. Придет время и Рита сама решит, как будет выглядеть их дом.
Глава 11
Даже не глядя на часы Вяземский знал, что пора. Он и так проспал, это было ясно, потому что уже светало, и квадраты окон без штор хорошо обозначались на фоне тёмных стен. Виктор встал, не тревожа Риту, оделся, приоткрыл застекленную дверь и вышел на бельведер.
Утро было пасмурным, ветреным. Погода переменилась и над морем низко висели длинные серые тучи. Вода далеко, до самого горизонта отливала ртутной серостью, волны с взлохмаченными пенными гребнями катились по отмели мерными рядами. Ветер кинул в лицо Вяземскому влажный запах моря, солоноватую свежесть осеннего утра.
Виктор набил и с трудом раскурил трубку. Ветер забавлялся огнём, задувал спички, Вяземский улыбнулся ему, как доброму другу. Здесь на побережье им теперь жить и жить вместе. Виктор стоял, смотрел на море, на тучи, на то, как медленно светлеет на востоке и как обозначается полоса горизонта между небом и морем. Уходить не хотелось. И вдруг он увидел в тучах то стремительное движение времени, о котором говорила вчера Рита. Вяземский оглянулся на спальню, через стекло уже можно было различить комнату, разбросанную по полу одежду, бутылку и бокалы рядом с кроватью, и Маргариту, по самый нос зарывшуюся в одеяло.
Время останавливалось, когда он смотрел на неё, одновременно и начало, и конец пути были в этой маленькой женщине, которая так легко овладела его душой. Сердце зашлось от нежности к ней. Виктор глубоко вздохнул, вспоминая вечер накануне, их близость, её тепло, нежный детский запах…
Даже разгоряченная любовью она пахла как ребёнок, он вспомнил вкус вина на её губах, отзывчивость гибкого тела, когда она сидела в кольце его рук и прижималась спиной к его груди. Её сдавленный дрожавший голос — она наизусть читала из Толстого, а потом говорила о князе Андрее, его любви, прощении, а потом вдруг об обезьянах и осах, которых нельзя убивать.
Рита и Виктор смотрели в квадраты незашторенных окон на закат, мысли Маргариты сменяли одна другую, за ними было трудно уследить. Да Виктор и не хотел, что бы она ни говорила — это было хорошо. Самый звук её голоса давал ему покой, близость с ней — чувство полноты жизни. Когда Рита была рядом, всё остальное не имело значения и могло подождать. Он любил так в первый раз, удивлялся, смущался, прислушивался к новому, неизведанному.