Любовница Витгенштейна

То есть несомненно то, что он, как правило, проходил мимо монет не с той стороны и поэтому их не замечал вовсе.

Между прочим, многие люди также не одобряли кличку того кота, которого звали Аргус.

Разумеется, этому тоже было объяснение.

Объяснение это заключалось в том, что самый первый Аргус был псом.

В действительности первый Аргус был тем самым псом, о котором я говорила чуть выше, так что это даже можно считать небольшим совпадением, если разобраться.

В конце концов, как часто случается поговорить о псе, который узнаёт Одиссея, когда тот наконец возвращается в Итаку после столь долгих странствий, но затем умирает?

Или к которому Пенелопа так привыкает, что это наводит ее на мысль брать с собой других животных в качестве даров, когда она навещает кого- нибудь?

Тем не менее люди выражали свое неодобрение по поводу того, что Рембрандт назвал так своего кота.

Ну как можно было быть настолько глупым, чтобы называть кота в честь пса? Вот так примерно выражалось их неодобрение.

И это вновь приводит нас к Карелу Фабрициусу, пусть даже лишь потому, что нет, видимо, никаких записей о том, являлся ли Карел Фабрициус одним из причастных к этому людей.

Можно, однако, предположить, что в то время, когда он все еще был учеником, он, скорее всего, держал бы свое мнение при себе.

Хотя, несомненно, многие местные торговцы поступили бы в этой ситуации примерно так же.

Ну, торговцы, в отличие от большинства людей, вообще менее склонны выражать неодобрение, поскольку опасаются потерять клиентуру.

Ты слышал? Рембрандт завел кота и назвал его в честь пса. Скорее всего, примерно так сформулировал бы это местный аптекарь, поскольку такое простое утверждение не обязательно будет истолковано как неодобрение.

В самом деле, аптекарь, скорее всего, именно так рассказал бы об этом Спинозе, когда Спиноза в очередной раз пришел бы купить выписанные ему лекарства.

Или сигареты.

С другой стороны, ничуть не менее вероятно, что Спиноза мог услышать об этой кличке от самого Рембрандта.

Ну, скажем, стоя в очереди в той самой лавке, куда оба они часто захаживали. Конечно, будучи не более чем случайными знакомыми, они сочли бы это совершенно безобидной темой для разговора, чтобы скоротать время.

Любопытно, а вы уже придумали кличку для своего нового кота, Рембрандт?

По правде сказать, Спиноза, я зову его Аргус.

О, так вы назвали своего кота в честь пса из «Одиссеи», не так ли?

Можно предположить, что Спиноза ответил бы примерно таким вот образом и тоже просто из вежливости. Однако надо признать, что позже он наверняка взглянул бы на это в другом свете.

Ну как можно было быть настолько глупым, чтобы назвать кота в честь пса? Наверняка примерно в таком свете он взглянул бы на это позже.

Но между тем также весьма вероятно, что сам Рембрандт совершенно не был бы в курсе всего этого.

Ну, конечно, человек, столкнувшийся с банкротством, в любом случае не стал бы тратить время на размышления о коте.

Поэтому как только животное обрело бы имя, он, несомненно, снова с головой ушел бы в другие дела.

Например, в завершение «Ночного дозора».

Интересно, кстати, что я никогда не понимала, что такого особенного в «Ночном дозоре», пока видела только репродукции картины.

Однако когда я наконец пришла в галерею Тейт в Лондоне и увидела сам холст, то у меня мурашки по спине побежали.

Казалось, что краски практически светятся изнутри.

Так что, подозреваю, я была даже более осторожна с ней, чем с другими картинами, которые я вынимала, чтобы использовать раму.

И особенно, когда приколачивала их на место.

Даже хотя мой костер почти погас, когда я закончила, как я помню.

Мне до сих пор не удается понять, как Рембрандту удалось это осуществить.

Ну, вот поэтому, видимо, он и был Рембрандтом.

Между прочим, я когда-нибудь говорила, что у моего пикапа английские номера и правый руль?

Только Богу известно, что он делал у одного из здешних причалов. Но с тех пор я езжу на нем по округе.

Хотя есть еще одна вещь, которую я хотела бы отметить в связи с темой кота Рембрандта, прежде чем я оставлю ее.

А именно то, каким образом людей, знакомых с трудами Гомера, в те дни было настолько больше, чем впоследствии.

Вот мы видим, что Карел Фабрициус, и аптекарь, и Спиноза сразу же узнали кличку пса. Ну, не говоря уже о Рембрандте, который ее и выбрал.

Но если на то пошло, то нет сомнений, что и Ян Вермеер узнал бы ее так же быстро, после того, как, в свою очередь, стал учеником Карела Фабрициуса, а Карел Фабрициус объяснил ему про рыжий цвет и покрывала.

Ну, и так же нет сомнений относительно Левенгука и Галилея, ведь они вдобавок еще и бывали в Делфте.

И напротив, если бы я назвала Аргусом своего рыжего кота, то, почти уверена, ни один из моих знакомых не нашел бы тут никакой связи с псом Одиссея.

В самом деле, единственным человеком, проследившим такую связь, которого я лично помню, был Мартин Хайдеггер.

Возможно, я выразилась неудачно.

Сказав, что я лично помню Мартина Хайдеггера, проследившего такую связь, я, скорее всего, подразумевала, что однажды говорила с Мартином Хайдеггером.