Любовница Витгенштейна

Хотя я даже не знаю, что такого особенного в этой футболке.

И даже хотя я нахожусь в полной растерянности насчет той картины.

Которую я, возможно, написала или не написала сама, между прочим, если я еще не говорила.

На самом деле у меня нет воспоминаний о том, что я написала эту картину.

Тем не менее с тех пор, как она потерялась, у меня складывается любопытное ощущение, что я вполне могла это сделать.

Или, по крайней мере, что я определенно когда-то представляла себе, что могла бы написать такую картину, а затем не стала этого делать.

Конечно, именно это художник время от времени делает.

Или, чаще всего, не делает.

Но в таком случае я, разумеется, едва ли могла потерять картину.

Или это также означало бы, что, возможно, ни биографии Брамса, ни атласа тоже не существовало?

Но если никакого атласа не существовало, то как я могла найти в нем город Литиц, штат Пенсильвания, в тот раз, когда мне стало интересно узнать о Литице, штат Пенсильвания?

И если бы не существовало никакой биографии Брамса, то как я могла однажды поджечь на пляже несколько вырванных страниц, а затем подбросить их в воздух, чтобы посмотреть, сможет ли ветер подхватить их, словно птиц?

Когда я пыталась воспроизвести чаек?

Хотя на самом деле большинство страниц упали у моих ног.

Из-за того, что были напечатаны на чрезвычайно дешевой бумаге, разумеется.

Поэтому биография Брамса в этом доме непременно должна была быть.

И в ней мне всегда нравилась та часть, когда Клара Хепбёрн дала Людвигу Витгенштейну сахар.

Хотя, по правде говоря, что мне действительно хотелось бы найти даже больше, чем картину, так это моего пропавшего кота.

Даже если в действительности это не кот и он не пропадал.

Ну, ведь это только Магритт, который раньше был Винсентом.

Иначе говоря, липкую ленту, кажется, сдуло с внешней стороны того разбитого окна, вот и все.

Тем не менее я уже успела проникнуться этим игривым шуршанием.

Впрочем, просто снова увидеть парящий в небе пепел тоже было бы приятно.

Даже если, с другой стороны, вряд ли кто-нибудь стал бы придумывать имя парящему в небе пеплу.

Кстати, на спине футболки есть цифра.

Возможно, это цифра девять. Или девятнадцать.

На самом деле это два ноля.

Между прочим, я уже упоминала, что я теперь часто занимаюсь разведением костров у воды, после моих закатов?

Я теперь часто занимаюсь разведением костров у воды, после моих закатов.

Кроме того, время от времени, глядя на них издалека, я ненадолго представляю себе, будто вернулась в Гиссарлык.

Я имею в виду, конечно, когда Гиссарлык был Троей, много-много лет назад.

Поэтому, если точнее, я представляю себе, будто эти костры — греческие сигнальные огни, зажженные вдоль берега.

Ну, это ведь совершенно безобидно — представить себе такое.

Ой. А еще в эти дни я снова слышу «Рапсодию для альта».

Точнее, на этот раз речь о настоящей «Рапсодии для альта», ведь я наконец-то разобралась со всем этим.

Пусть даже она все равно вряд ли настоящая, естественно, ведь она по-прежнему звучит лишь в моей голове.

Но тем не менее.

И в любом случае сегодня слишком холодно, чтобы беспокоиться о столь несущественных недоразумениях.

Вообще-то здесь слишком холодно даже для того, чтобы печатать.

Если только я не захочу каким-то образом передвинуть пишущую машинку поближе к своей пузатой печке.

Впрочем, по правде говоря, что мне действительно следует перед этим сделать, так это снова сходить к ручью.

Ведь я совсем забыла об остальном белье, которое развешано по кустам.

Так что теперь там запросто могли появиться новые скульптуры из юбок.

Пусть даже Микеланджело не подумал бы о них так, но я именно так о них и думаю.

И даже хотя я, скорее всего, не стану забирать остальное белье, пока не почувствую себя менее уставшей.

Несомненно, что и пишущую машинку я перемещать не стану, если уж на то пошло.

Однажды я мечтала о славе.

В сущности, даже тогда я была одинока.

К замку — так, вероятно, было написано на знаке.

На этом пляже кто-то живет.

Дэвид Фостер Уоллес. Пленум [3] пустоты: «Любовница Витгенштейна» Дэвида Марксона

Но какой еще философ нашел противоядие иллюзии в таком скромном деле, как тщательное и монотонное припоминание и отслеживание употребления малозаметных слов, философски устремляя взгляд нам под ноги, а не поверх наших голов?

Стэнли Кавелл