Любовницы Пикассо

– Из-за вашего жениха. Алана, не стоит так удивляться! Есть мало причин для ссоры матери и дочери – по крайней мере, до рождения детей, а уже тогда появляется масса других… Моя мать пришла в ярость, когда я увезла детей во Францию. «Это варварская страна», – заявила она. Если бы она видела нас почти голых на пляже, когда мы бросались водорослями и играли в салочки! Ну она вряд ли изменила бы свое мнение. – Сара вздохнула. – Моя мать не просто страдала снобизмом. Иногда мне хотелось, чтобы она познакомилась с Пабло. Думаю, теперь это называется взаимно гарантированным самоуничтожением.

– Они так и не познакомились?

– Упаси боже, нет! Она ни разу не приезжала к нам во Францию. Впрочем, ее не приглашали, как и членов семьи Джеральда. Эта страна стала нашим убежищем, нашим святилищем. Мы были там, потому что они находились здесь. Но давайте лучше о Пабло. Я не хочу тратить ваше время зря.

Несколько минут мы сидели и слушали дождь, погрузившись в собственные воспоминания. На книжной полке стояло фото маленьких Беота и Патрика, и Сара немигающим взглядом смотрела на него; при всей сдержанности ее лицо выражало непреходящую боль, горе и скорбь по ушедшему.

– Итак, вернемся к Пабло, – наконец сказала она. – Как вы понимаете, я была в него немного влюблена. Впрочем, как и большинство женщин. Он обладал невероятной жизненной энергией и не лгал насчет того, кем был на самом деле. Бабником. Человеком, который не мог хранить верность одной женщине. Но еще – гением! А иногда – и мальчиком, развлекавшимся с игрушками.

– С какими игрушками?

– Как тогда, на барже. На вечеринке, где я расставила игрушки для украшения столов вместо цветов. Там была резная лошадка – простая вещица, изготовленная отцом или старшим братом для маленького ребенка. Пикассо был зачарован ею! По его словам, она выглядела рассерженной, с запрокинутой головой и разинутым ртом. Он признался, что забрал фигурку с собой, носил при себе и даже поставил на полку в своем гостиничном номере тем летом. Однажды он пригласил меня туда, чтобы кое-что забрать, и я увидела ее.

– Но почему именно эта игрушка?

– Нужно читать между строк. Грубая резьба. Глаза разного размера. Одна нога длиннее другой. Он шутил, что это кубистская игрушка. – Сара перестала ходить по комнате и вернулась к креслу. – Однажды утром я прошла мимо комнаты Пабло и увидела Анну с игрушечной лошадкой в руке. Она поворачивала игрушку так и этак, словно та о чем-то ей напоминала. Возможно, из детства. Она поставила ее на место, как только заметила меня. Но думаю, потом Пабло отдал ей эту игрушку, которую я купила в Париже. И я ревновала.

Ревновала. Вот интересная возможность! О любовницах Пикассо написано много, но имя Сары Мерфи не было упомянуто ни разу.

Она покачала головой, будто читая мои мысли.

– Мне казалось, что вы интересуетесь его живописью, – сказала она. – Я была неосторожна.

– Меня интересует его живопись. И его музы.

Пришла горничная, чтобы унести чайный поднос.

– Скоро подаем ужин, – сообщила она, посмотрев на меня с неприязнью. – У нас будут гости?

Я пару секунд подождала в надежде на приглашение.

– Никаких гостей, – ответила Сара. – Скажите Джеральду, что я спущусь через минуту. – Она повернулась ко мне и добавила: – Но вы можете вернуться завтра, если хотите.

– Вы не возражаете? То есть, если это стесняет вас…

– Сначала я так и думала, – отозвалась она. – Поэтому обошлась с вами грубовато. Вы далеко не первая, кто стучится в нашу дверь с вопросами. Мы с Джеральдом знаем многих, кто стал весьма знаменитым. А некоторые уже были известными, когда мы познакомились. Трудно отвечать, когда вас просят рассказать о жизни других, как будто мы являемся лунами, а они – планетами. Но вы умеете слушать.

В ее улыбке, в мягком прощальном рукопожатии была особенная теплота, как будто я ее старинная подруга. Однако мы встретились только вчера.

– Вы хотели узнать о творчестве Пикассо тем летом, а я болтаю без остановки… Я рассказала вам то, о чем не говорила никому. О моей ревности к той девушке, Анне. О чувствах к Пабло.

– Это большая честь для меня.

Так оно и было. Но она права: я не видела никакой возможности использовать более двух-трех фраз из ее интервью. Редакция «Современного искусства» отвергнет бо2льшую часть того, что я слышала, как чтиво для желтой прессы. Они захотят узнать о живописи и не увидят особой связи между этой женщиной и искусством. В мире, где большинство книг по истории искусства написаны мужчинами, считалось, что нет большой разницы между изображением женщин и натюрмортами, фруктовыми вазами и музыкальными инструментами.

Сара читала мои мысли.

– Живопись… – сказала она и выпрямила спину. – Хотите узнать о живописи. Вероятно, вы знакомы с большинством работ Пикассо того периода. Неоклассические фигуры, сбалансированные и объемные, словно ожившие римские статуи, перенесенные на бумагу. Но его фигуры были чем-то бо2льшим. Статуи неподвижны, но картины и рисунки… Посмотрите на них искоса – и можете поклясться, что они приходят в движение как раз в тот момент, когда вы отводите взгляд в сторону.