Любовницы Пикассо

В баре было оживленно. Посетители курсировали между столами и барной стойкой. Похоже, это было воссоединение какой-то большой семьи: дедушки и бабушки играли с внуками и внучками в настольные игры, а родители, братья и сестры, кузены и кузины, дядюшки и тетушки обменивались историями и фотографиями.

Богатая семейная жизнь, которой у меня никогда не было… После смерти матери я иногда чувствовала себя совершенно одинокой, последней из моего рода. Даже Уильям не мог развеять это ощущение. Возможно, именно поэтому я так и не назначила дату нашей свадьбы. Даже любовь не всегда может сделать тебя менее одинокой, чем ты есть.

– Я закончила мои интервью с Сарой, – сказала я. – Больше нет причин здесь оставаться.

– Очень жаль, – повторил Джек. – Мне будет вас не хватать.

Мы сидели в напряженном, выжидательном молчании, подслушивая обрывки чужих разговоров и делая вид, что это нас развлекает. Его рука лежала на столе: длинные пальцы пианиста с чернильными пятнами от ручки и царапинами от какой-то хозяйственной неудачи.

Мне хотелось взять его за руку, почувствовать контакт с другим человеком – что угодно, лишь бы рассеять это отчуждение от мира, которое началось со смерти моей матери и не закончилось даже теперь, когда я больше узнала о ее судьбе.

– Хотите поговорить об этом? – спросил он, когда графин вина стал полупустым.

Это было кьянти хорошей выдержки с привкусом кислой вишни, хотя Уильям бы его не одобрил: он пил только французские вина. Я гадала, любила ли кьянти моя мать – Анна. Какие вина они пили в Испании?

И с чего начать, если я хочу рассказать что-то Джеку?

– Оказалось, что Сара знала мою мать. До того, как та стала моей матерью. Во всяком случае, она так думает.

Я достала снимок с тремя фигурами на веранде и протянула ему, а затем обхватила бокал ладонями. Мои руки дрожали.

Джек присмотрелся. Вечная складка между его бровями стала еще глубже. Он не медлил с ответом:

– Размытая женщина на переднем плане очень похожа на вас, – сказал он.

– Кажется, да.

– Где это они?

– Франция. Гостиница неподалеку от Антиба. Она никогда не говорила, что жила во Франции.

Джек задумался.

– Это каким-то образом меняет положение вещей?

– И да, и нет. Эта женщина, – я указала на снимок, – имела личную историю, о которой я ничего не знала. Пока Сара не рассказала мне.

– В большинстве семей есть тайны, – сказал Джек.

Но это было не просто тайной. Это было сокрытие информации, обман о том, кем она была. А значит, и кем была я сама.

Мать не хотела делиться со мной многим. Однако оставила эту газетную вырезку, зная, что в конце концов я ее найду. Она сама привела меня к Саре, которая поделилась откровением об Анне-Мартине – испанской девушке, скрывавшейся за американизированным именем Марти. Моя мать знала, что можно укрыться от прошлого, но оно все равно останется там – чудище под кроватью или неразвернутый подарок: в зависимости от того, каким было это прошлое. И мне еще предстояло это выяснить.

Оставалась какая-то незавершенность, нечто невысказанное, куда я не могла проникнуть. Это беспокоило меня – как мимолетная мысль, которую я не могла оформить в слова; как невозможность собрать пазл, потому что отсутствовал последний фрагмент.

– Послушайте… – Джек положил руку мне на плечо. Я не плакала, но была близка к слезам: не из-за расстройства, но из-за огромности того, что произошло недавно. – Послушайте, ваша мать кое-что утаивала от вас. Возможно, поэтому мы и хотим откровенности, когда влюбляемся. Никаких тайн! Мы хотим восстановить все эти пробелы – все вещи, о которых мы не знали в детстве.

– В вашем детстве были такие пробелы?

Прежде чем ответить, Джек качнул головой и постучал пальцами по столу.

– В задней части отеля есть нежилая комната, – начал он. – Мой отец держал ее для своей подруги. На верхнем этаже. Он внушал нам, что там слишком холодно – чересчур сильный сквозняк для посетителей. Но когда мы открыли ту дверь после его похорон, оказалось, что это лучшая комната в гостинице: отдельный вход, уют, превосходный вид, замечательная дубовая меблировка… И мы нашли вещи. Женские вещи. Не знаю, что думала об этом моя мать…

– Мне жаль.

– Мне тоже. Я вырос в убеждении, что у них счастливый брак, что родители дополняли друг друга. Поэтому, когда я обнаружил, что у моей жены роман на стороне, я сказал ей, что все кончено.

– Вы хотите развестись?

– Наверное. Невозможно отменить то, что сделано. И я не знаю, как теперь жить с этим.

Значит, вот где источник жесткости и суховатого юмора, которым он пользовался, чтобы держать людей на расстоянии! Но мы танцевали, прислонившись друг к другу, наклонялись для прикосновения…

– Сара сказала мне – думаю, она имела в виду наше поколение, – что мы выдумываем фантазии из таких вещей.

– Возможно, это справедливо для Сары, но не для меня.

Было одиннадцать вечера, и по телевизору начался последний выпуск новостей. Посетители бара развлекались с музыкальным аппаратом, снова и снова включая песни Терезы Брюэр и Марти Роббинса и приглушив динамик телевизора.