Любовницы Пикассо

Я часами смотрела на репродукцию «Влюбленных» на стене, выискивая новые намеки в опущенном женском лице и в жесте любовника, который тянулся к ней. Ничто из рассказанного Сарой о моей матери и ее беременности не могло быть включено в статью. Но я не могла оставаться совершенно бесстрастной, поэтому стала писать о Пикассо одновременно с нежностью и гневом. С такими смешанными чувствами я и закончила статью.

Солнечным днем, когда с каштана, закрывавшего яркое небо перед моим окном, упал последний лист, я лично доставила статью в офис Дэвида Рида.

Секретарша в приемной приняла рукопись. Это была пожилая женщина в строгом сером костюме и с тугим узлом волос на затылке. Когда-то она поделилась со мной откровением, что хотела развиваться в издательском деле и стала секретаршей в качестве временной меры, но… так и осталась ею на двадцать лет. Думаю, она хотела предупредить меня, но после того короткого разговора ограничивалась краткими и официальными фразами.

– У мистера Рида посетитель, – сказала она тогда. – Я обязательно отнесу ему это.

Она посмотрела на меня как-то странно, и когда я вышла на площадку у лифта, то увидела, что она взяла телефон и нажала на кнопку. Слухи распространяются быстрее звука, особенно в больших компаниях. Слышала ли она, что мой жених собирается стать юридическим представителем «Современного искусства»? Могла ли она, как и все остальные в издательстве, строить предположения о том, что я дергаю за ниточки ради получения работы?

Уильям был прав. Мы оба не могли быть связаны с журналом одновременно. Либо ему придется отказаться от этой работы, либо мне. Я надеялась на первое. Другое решение было очевидным: расторгнуть помолвку.

Мне даже не пришло в голову, что странный взгляд секретарши мог быть предвестием совершенно другой проблемы. В те дни, когда беседовала с Сарой, а потом работала над статьей в Нью-Йорке, я мысленно находилась на юге Франции в годы после Первой мировой войны – среди солнца, надежды, страстей и историй о живописи. Я почти не думала о Маккарти, потому что он не принадлежал к этому времени. На самом деле я забыла о нем.

Дэвид Рид позвонил рано утром на следующий день.

– Нам нужно поговорить, – сказал он. – Встретимся в баре Коула у Сент-Реджис. В четыре часа.

Он повесил трубку. Тон его голоса вернул меня к настоящему. Что-то пошло не так.

18 Алана

По радио звучали баллады Эдди Фишера. Я почти весь день держала приемник включенным, ожидая услышать новости о работе Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и о публикации новых имен. Но в тот день ничего такого не произошло. Я надеялась, что люди устали от охоты на ведьм, но интуиция подсказывала иное.

Мой лучший наряд был подобием костюма от Диора: серая трапециевидная юбка и жакет с накладными плечами. Я зачесала волосы, чтобы они не падали на глаза. Результат имел зловещее сходство с неудачливой секретаршей мистера Рида. Мое отражение в зеркале хмурилось. Я добавила шарф от Марти с бежево-голубым принтом, повязав его свободным узлом на шее. Так лучше.

Ради бравады я взяла материнский автомобиль, который стоял в гараже после моего возвращения от Сары. Я поехала в центр сама, отказавшись от подземки и надеясь найти свободное место для парковки перед отелем. В противном случае притворюсь клиенткой и оставлю автомобиль на служебной стоянке.

Осенняя морось сделала шоссе и мостовые блестящими, как новые монеты. Воздух был свежим и прохладным: настоящая осенняя погода в Нью-Йорке – предвестница серости, слякоти и снежной крупы. Мне предстояло пережить еще одну зиму; первое Рождество без моей матери.

Я подъехала к Сент-Реджис на десять минут раньше оговоренного времени; бар «Кинг Коул» был еще полупустым. После пяти часов, когда закроются офисы, наступит время коктейлей. Дэвид Рид выбрал это раннее время для встречи, чтобы нам не пришлось перекрикиваться друг с другом. Тем не менее я задавалась вопросом, почему он не предложил встретиться в офисе и было ли это хорошим или плохим знаком.

В темном углу, сбоку от стойки, был столик на двоих, где Нат Кинг Коул не ухмылялся мне с росписи на стене. Я выбрала его и стала ждать, одновременно испытывая надежду и нервозность. Бармен бросал на меня косые взгляды; здесь только недавно стали принимать женщин. Пятьдесят лет назад, когда открылось это заведение, здесь обслуживали только мужчин, а женщины не приветствовались, даже если их пускали внутрь.

Рид явился ровно в четыре. Три других столика были заняты, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы приспособиться к тусклому освещению, прежде чем он заметил меня, сидевшую в углу. Он держал под мышкой какую-то папку.

Как только он сел, то раскрыл папку и выложил мою статью на стол между нами. Достал трубку, набил ее и закурил. Все без единого слова. Подошла официантка и приняла наш заказ на «Кровавую Мэри».

– Зловещее молчание, – сказала я, пока он пыхал трубкой, избегая моего взгляда.

– Статью нельзя считать завершенной без прямых цитат Пикассо, – сказал он. – Ты должна побеседовать с художником.