Любовницы Пикассо

Всегда оставалась вероятность, что они разыскивают меня, чтобы я дала свидетельские показания против Гриппи, а не защищала собственную невиновность. Однако если он назвал имена – мое и других студентов, то последствия будут скорыми… либо их вообще не будет.

Все это нельзя было обсуждать на досуге, тем более с мадам Розой, которая напоминала мне пожилых женщин, в жаркую погоду сидевших на табуретках во внутреннем дворе нашего дома и сплетничавших друг с другом. Я также не была готова неформально обсуждать с кем-либо мои планы на встречу с Пикассо или мое намерение о том, как поступить с прахом матери. У меня не было никакого графика для решения этих вопросов. В физическом и эмоциональном смысле я находилась на незнакомой территории и, наверное, только начинала понимать, почему люди хранят секреты: если громко говорить о некоторых вещах, это может закрыть доступ к определенным решениям и возможностям. А другие детали лучше скрывать просто потому, что они опасны.

Уютная комната в доме мадам Розы напомнила мне отель Бреннана. Здесь тоже пахло лавандовыми саше, лежавшими в бельевом шкафу, застарелым дымом и пылью, оставшейся от курильщиков, и уголков, куда нельзя было дотянуться щеткой пылесоса. Мадам Роза принесла мне кучу чистых полотенец и поставила бутылку воды на ночной столик. Когда она закрыла за собой дверь, я в изнеможении опустилась на кровать и несколько часов проспала без сновидений.

Когда я проснулась, полумесяц висел в квадрате неба за оконной рамой. Снизу доносился тихий гул разговоров внутри пансиона и на улице за окном, стрекот цикад, исполнявших нежную вечернюю перкуссию. Воздух был теплым, ласковым и даже вдалеке от побережья имел привкус соли. «Вот я и во Франции, – подумала я. – В городке, где когда-то была моя мать. Как странно и замечательно!» Я всегда собиралась побывать во Франции, но вопрос упирался в деньги. Уильям не хотел, чтобы я путешествовала без него, и не испытывал интереса к посещению этой страны. Я была почти нищей и разрывалась между работой и Уильямом. Но теперь я была здесь.

Потом до меня донесся терпкий и пряный аромат вечернего бриза, и воспоминания потоком хлынули в сознание: старинные, бесформенные воспоминания о том, как я сидела на коленях у матери и такой же запах щекотал мои ноздри.

Она привозила меня сюда, когда я была младенцем! Я была уверена в этом.

Осознание заставило меня потрясенно выпрямиться на кровати. Почему мы приезжали сюда? И почему она никогда не упоминала об этом впоследствии, сделала это частью секретов, в окружении которых мы жили? Я чувствовала себя человеком, которому предложили изучить незнакомую комнату с повязкой на глазах. Я могла лишь продвигаться вперед, надеясь обрести ясность, отыскать правду о жизни моей матери.

Вдруг заурчало в животе. Я проспала ланч и обед, так что успела проголодаться. Ванная и туалет находились дальше по коридору, а поскольку я занимала единственную комнату наверху, они были полностью в моем распоряжении. Я приняла прохладный душ, надела свежую блузку и юбку, собрала влажные волосы в узел на затылке и спустилась вниз.

– О, наша американка проснулась! – Мадам курила на передней веранде, и кончик ее сигареты выписывал оранжевые дуги в темноте. – Хорошо выспались, да?

– Очень хорошо.

Теперь, когда я была внимательнее, чем при первой встрече, то обратила внимание, что она была старше, чем я предполагала: около семидесяти, если не больше. Ее волосы были выкрашены в невероятный красно-рыжий цвет, и она использовала ярко-алую помаду, рисуя ею контур в форме сердечка и игнорируя естественные очертания своих губ. Ее выщипанные брови поднимались высокими дугами. Она выглядела как женщина, которая нашла свой стиль много лет назад, в феминистскую эпоху, и с тех пор придерживалась его. Ее внешность нельзя было назвать неприятной. В сущности, она обладала ностальгическим очарованием, помогавшим мне чувствовать себя непринужденно.

– Проголодались? – спросила она. – Обед давно закончился, но я оставила кое-что для вас в духовке. Подождите здесь. Я принесу вам тарелку и немного вина.

Мы уселись на веранде. Был теплый осенний вечер. Я с удовольствием ела жареную треску с оливками, зеленым горошком и чесночной подливкой, пока мадам Роза при небольшом понукании с моей стороны рассказала историю о том, как приехала в Южную Францию из Парижа и почему осталась здесь. У нее был любовник – многие ее истории начинались с любовников, – и она последовала за ним в Антиб, где он пытался найти работу шеф-поваром. Но он пережаривал мясо, а его заварной крем сворачивался в несъедобную массу. Оказавшись здесь, она поняла, что любит Миди больше, чем мужчину, поэтому осталась, а он вернулся в Париж.