Любовницы Пикассо

– Вы хотите узнать, что еще произошло между мной и этим неотразимым мужчиной? – она рассмеялась. – Ничего. Я была занята и влюблена – он был занят и влюблен. Мы встретились, обменялись приветствиями – и не более того.

– В кого он был влюблен?

– Только не в свою бедную жену… Мы все это видели. Во всяком случае, больше нет. Я слышала, что он даже устал от своего медового месяца. И по-прежнему любил Ирен, хотя очень, очень сердился на нее. Он ожесточился, но не настолько, чтобы выкинуть ее из своей постели. Нет, он позволил себе страдать. Но были и другие женщины. Он был очень занят тем летом.

Мадам засмеялась, и кот Томас, убедившись в том, что трапеза не продолжится, удалился в кусты.

– Вы до сих пор видите Пикассо в городе?

– Сейчас? Нет. Он стал старше, как и все мы. Но он настолько богат и успешен, что избегает людей. А его женщина, эта Жило, только что бросила его, так что он пребывает не в лучшем настроении. Он устал от людей, приезжавших сюда лишь ради того, чтобы посмотреть на него. От газетчиков. Фотокамер. Теперь ему нужно уединение. Он остается на своей вилле, подальше от нас и туристов.

Я была рада, что не назвалась журналисткой.

Но новости Сары насчет Пабло устарели. Франсуаза не размышляла об уходе от него – она уже сделала это. Я пала духом: проделала долгий путь ради беседы с сердитым и ожесточенным человеком, избегавшим общества других людей и невзлюбившим журналистов. С человеком, который, возможно, был моим отцом.

– Вам нужно еще поспать, – сказала мадам Роза. – Избавиться от этих темных кругов под глазами. Вам нехорошо?

* * *

На следующий день я занялась ориентировкой: гуляла, ела соленую провансальскую пиццу с толстой корочкой из уличных ларьков, думала и строила планы. Несмотря на многочисленных туристов, Антиб зачаровывал меня своими булыжными мостовыми, старинными стенами и романской церковью. Но океан привлекал мое внимание в первую очередь. Я проходила по улицам, ведущим к нему, сидела на скамьях, обращенных к нему.

Как вода может быть такой синей, а паруса яхт – такими белоснежными?

Для октября здесь было достаточно тепло. Люди продолжали купаться и загорать, и я гадала, сколько времени Пикассо проводил, наблюдая за купальщицами – этими девушками в новомодных бикини. Приморская стена была усеяна мужчинами разных возрастов с жадными глазами. Желание и сексуальность добавляли перчинку в морской воздух, заставляя меня вспоминать о той ночи с Джеком. Были моменты, когда я чувствовала себя слабой от желания к нему, но это быстро сопровождалось разрядкой, какой я никогда не испытывала рядом с Уильямом.

«Он позаботится о тебе и защитит тебя», – говорила моя мать об Уильяме. Она никогда не спрашивала о моих чувствах к нему. Любила ли она человека, которого называла своим мужем? Марти, Анна-Мартина, настаивала на том, что надежность и безопасность были самыми важными вещами в жизни. Она никогда не упоминала о любви: хранила свои тайны.

Она покинула Антиб и Францию, когда уже носила ребенка – свой очередной секрет. Сара подозревала, что Анна была девушкой «в неприятной ситуации», еще когда они познакомились в поезде; но если она правильно сложила пазл, то Анна забеременела после бегства во Францию.

Во второй половине дня я послала Элен телеграмму, в которой сообщала о своем местонахождении и названии пансиона, где остановилась, чтобы оставаться на связи. Нью-Йорк казался очень далеким, городом на другом конце света, а я находилась во Франции и занималась тем, от чего предостерегала меня мать: заглядывала в прошлое.

«Но и в будущее», – мысленно возразила я себе. Будущее могло вырасти из единственного интервью с Пабло Пикассо, который… не хотел разговаривать с журналистами. Но я была убеждена, что он станет говорить со мной. Я найду способ! Это тоже вернуло меня к мыслям о Джеке, который вручил мне цветы для Сары, и эти цветы открыли дверцу к ее воспоминаниям, пробудили в ней желание беседовать со мной.

Вторую телеграмму я отправила Уильяму. Мы не встречались после того вечера в ресторане, когда он отказался забрать обручальное кольцо и разорвать нашу помолвку. «Пока во Франции, – написала я. – Поговорим, когда вернусь». Пожевав кончик карандаша, я задумалась. «Не ношу твое кольцо», – добавила я.

Вернувшись в маленький пансион мадам Розы несколько часов спустя, уставшая и обгоревшая на солнце без шляпы, я обнаружила, что к моей двери была прикреплена записка. Уильям не пожалел времени и денег на трансатлантический телефонный звонок.

Этот жест тронул меня глубже, чем все остальное, сделанное им: больше, чем букеты роз на мой день рождения, ужины в дорогих ресторанах или огромный бриллиант на моем обручальном кольце. Он хотел узнать, все ли в порядке. Хотел, чтобы я знала: ему меня не хватает.

Наша ссора, моя неверность – все это отошло на задний план, и он снова стал моим Уильямом, щедрым и всепрощающим. Я испытывала благодарность. И понимала, что этого недостаточно.