Говорили в ту пору, что извели Александру Павловну в чужой земле. Хотя можно предположить, что как раз сам супруг не был заинтересован в убийстве Александры Павловны. В письме к императору Павлу, отцу усопшей своей супруги, эрцгерцог писал:
«Я имел непоправимое несчастие потерять жену мою. Её уже нет, и с нею исчезло всё моё счастье».
Письмо датировано 16 марта 1801 года. Эрцгерцог ещё не знал, что Павла Петровича нет в живых.
Известие о кончине Александры Павловны обрушилось на семью императора почти одновременно с сообщением о его «апоплексическом ударе», поскольку великая княжна, ставшая палатиной венгерской, ушла из жизни за неделю до гибели отца 4 марта 1801 года.
В. А. Жуковский посвятил ей стихи:
Ну а в ту тяжелейшую для императрицы Марии Фёдоровны ночь убийства императора события развивались неблагоприятно. Жизнь всей семьи была на волоске. Потом уже стало известно, что заговорщики, которые, разделившись на несколько групп, перед походом на Михайловский замок, хорошо сдобрили себя горячительными напитками, и в их рядах появились призывы покончить не только с государем, но и со всеми — с императрицей Марией Фёдоровной, перебить дочерей и сыновей, среди которых были Николай, которому шёл пятый год, и Михаил, которому лишь месяц назад исполнилось три года.
Посчитали, что пока ни народ, ни светское общество не готовы к подобному акту. Но те, кто замышлял в России кровавые смуты, с тех пор стали задумываться над этой преступной идеей. Задумывались и декабристы, даже обсуждали уже более серьёзно такое предложение, озвученное Пестелем. В следственных документах сохранились чертежи «экономической виселицы». Пестель предлагал повесить на высокой корабельной мачте императора, к его ногам привязать верёвки для повешения императрицы и цесаревича, ну и далее, привязывая уже к их ногам, великих князей и княжон, вплоть до младенцев.
Вид на Михайловский замок. Художник Ф. Я. Алексеев
Позднейшие выдумки, что шли свергать императора, не лезут ни в какие рамки — шли убивать, жестоко, безжалостно, шли те, кого, по словам вещего Авеля, пригрел на своей груди вовсе не жестокий — что нагло выдумано, — а милосердный и человеколюбивый Павел Петрович.
Императора изуродовали настолько, что не решились пустить к его телу Марию Фёдоровну. Остановленная часовыми, она не смогла убедить их пропустить к государю. Николай Александрович Саблуков рассказал: