Любовные драмы у трона Романовых

В предрассветной морозной тишине прошипели взмывшие в небо ракеты и растворились не то в тумане, не то в низкой облачности. И тут же на правом фланге французской армии гулко ухнули пушки – одна, вторая, третья… Они, казалось, будили дремавший в изморози передний край. Но так только казалось. Никто не дремал. Еще задолго до ракет, до первых артиллерийских выстрелов французские корпуса были построены в полковые колонны и только ждали сигнала к началу действий. Право же открыть битву было дано артиллерии, ибо сама судьба определила этому роду войск главную роль в схватке, которая, словно раненый зверь, пробуждалась для новых ран. Ещё не были перевязаны все раненые, поступившие в лазареты накануне, ещё не были преданы земле убитые в первый, хоть и вялый, но кровопролитный день сражения, а ненасытные жерла пушек уже отправляли в стан противника новые смертоносные заряды. Через минуту канонада грохотала по всей линии построения французских и русских корпусов, разделённых небольшой полоской местности, предназначенной для людей, которым суждено истреблять друг друга холодным и стрелковым оружием, прибавляя к жертвам артиллерийским жертвы колотые и резаные. Местность за этой ничейной полоской вспыхивала через равные промежутки времени множеством огней, и через секунды после этих вспышек доносился громовой гул, за которым следовало шипение, производимое полётом чугунных ядер и дымящихся гранат. Это шипение переходило в грохот разрывов уже на территории, которую занимали почти такие же люди, очень похожие на тех, кто посылал им эти смертоносные гостинцы – похожие одеждой, снаряжением, вооружением. Но совсем не похожие своим внутренним содержанием. Ведь против агрессивной, захватнической, жаждавшей наживы волчьей стаи людей, имеющих с виду такие же формы тела, стояли люди, обладающие чем-то таким, что веками пытались понять, да так и не поняли звери, возглавлявшие эту и подобную этой стаю. Отличия этого не могли понять и те, кто направлял жадные стаи на русскую землю, кто веками делал всё возможное, чтобы уничтожить её. Отличия этого не могли понять и те, кто составлял колонны очередной такой стаи, потому что для понимания нужно было иметь, казалось бы, совсем малое – нужно было иметь, кроме тела, ещё и Светлую Душу. Но Создатель наделил этим компонентом лишь сынов своих, лишь тех, кто искренне и нелицемерно верил Ему, кто искал к Нему дорогу. Что же касается особей, происшедших от обезьян, а потому не способных жить мирно, не зарясь на чужие земли, имущество, произведения искусства, драгоценности – то и этих существ Он не лишал возможности идти дорогой добра. Бог дал всем свободу выбора между добром и злом, и если на стороне, где находился князь Пётр Иванович Багратион, рядом с ним были люди, с рождения выбравшие добро, то там, за ничейной полосой, собрались нелюди, которые, взявшись за оружие и двинувшись в завоевательные походы, выбрали путь, который уводил их от Бога с каждым выстрелом, с каждым ударом сабли, с каждым разграбленным домом. Создатель, сотворив сынов человеческих, заповедал каждому из сотворённых народов жить на той местности, на которой и для которой они сотворены, заповедал не пересекать границы чужих земель со злым умыслом. Особи, происшедшие от обезьян, как это точно доказал Дарвин, взявший в качестве исследуемого материала своих европейцев, презрели Заповедь Создателя. Они вели постоянные войны, забывая ещё одну заповедь, гласящую, что тот, кто прольёт кровь человеческую, кровь того прольётся рукою человека. Ни один народ-агрессор за всю историю не ушёл от возмездия, ни один из их предводителей не умер естественной смертью.

Над шакальей стаей французов облака, плывущие по небу, уже смешивались с дымом от пушечной пальбы. Но упрямо молчали те, в кого «бывшие люди» посылали свои смертоносные заряды, молчали отчасти потому, что Беннигсен не отдавал распоряжения на ответный огонь, стремясь дать врагу принести побольше вреда русской армии. Но, к счастью, сам того не желая, создавал условия для бесполезной пальбы французов, ибо молчание наших орудий не открывало позиций армии.