Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Та же неудача и во второй талии. В третьей никто не пожелал снимать, и обратились к генералу, который сам не играл. Мне показалось, что его рука будет для меня счастливой, я поставил пятьдесят дукатов на одну карту и выиграл. В следующей талии я удвоил ставку и сорвал банк. Вокруг сразу же столпились любопытные, но, благодаря удаче, мне удалось скрыться.

Я возвратился в Кёльн достаточно рано, чтобы успеть во Французскую Комедию, а поскольку у меня не было своего экипажа, пришлось нанять портшез. В театре я увидел графа Ластика, который один сопровождал мою красавицу. Я счёл это благоприятным знаком и подошёл к ним. Она тут же принялась рассказывать мне с печальным видом, что генерал почувствовал себя больным и принуждён лечь в постель. Когда через несколько минут г-н Ластик вышел, она оставила свой тон притворной печали и с изысканной любезностью наговорила мне с тысячу комплиментов.

— Генерал, — сказала она, — слишком много выпил. Он завистливый грубиян и оскорбил меня, когда я стала защищать вас.

— Почему бы вам не прогнать его, сударыня? Этот мужлан не годится для того, чтобы служить такой замечательной красавице.

— Уже поздно, мой друг. Иначе им завладеет одна женщина.

— Ах, почему я не знатный вельможа! Но пока должен сказать вам, что я болен много серьёзнее, чем Кетлер.

— Надеюсь, вы шутите.

— Совсем нет. Ежели не выкажете вы человеколюбия и не доставите мне единственно возможное лекарство, я уеду отсюда несчастным до конца своих дней.

— Задержитесь. Поверьте, я не забываю о вас, но найти подходящий случай очень трудно. 

— Если сегодня вечером генерал не пришлёт за вами карету, я мог бы, не нарушая благопристойности, отвезти вас.

— Молчите, у вас нет кареты, и лучше отвезу вас я. Мысль хороша, но нужно, чтобы это не выглядело нарочно подстроенным. Вы проводите меня до кареты, я спрошу, где ваша, а вы ответите, что у вас её нет. Тогда я приглашу вас и довезу до трактира. Езда займёт только две минуты, но в ожидании лучшего и это уже кое-что.

Я ответствовал ей лишь взглядом, который с живостью выразил, сколь опьянила меня открывшаяся надежда.

Пьеса, отменно короткая, показалась мне растянутой на целое столетие. Наконец занавес упал, и мы пошли к выходу. У подъезда она спросила всё, как было договорено, и, когда я ответил, что у меня нет кареты, сказала: “Я еду к генералу справиться о его здоровье. Если это не покажется вам слишком долгим, на возвратном пути я могу довезти вас”.

Мысль была восхитительна — нам предстояло дважды пересечь весь город, и это оставляло уже не так мало времени, К сожалению, экипаж был открытым, а луна светила прямо в лицо. В этот вечер я не мог назвать её покровительницей влюблённых. Мы сделали всё, представлявшееся возможным, но, по существу, это было почти ничто. Подобная игра вызвала у меня лишь отчаяние, хотя моя прелестная спутница с величайшим рвением содействовала моим усилиям. В довершение неприятностей дерзкий кучер из любопытства несколько раз оборачивался в нашу сторону, и это вынуждало нас умерять свои движения. Часовой сказал, что Его Превосходительство никого не принимает, и мы радостно повернули обратно. Теперь луна светила уже в спину, и любопытство кучера было не столь стеснительно. Мы устроились несколько лучше, но мне казалось, что лошади прямо-таки летят по мостовой. Я счёл необходимым задобрить возницу на отучай, если бы оказия повторилась, и, выходя, дал ему дукат.

Возвратился я изнурённый и несчастный, но влюблённый более прежнего, тем паче красавица вполне убедила меня, что не ограничится одной только податливостью и страсть её нисколько не уступает моей. В подобных обстоятельствах я решил не уезжать из Кёльна, не испив с этой воистину божественной женщиной полную чашу наслаждений. А это, как мне казалось, могло произойти лишь когда генерала не будет в городе.

Назавтра в полдень я отправился в резиденцию Его Превосходительства, дабы расписаться в книге посетителей, но день оказался приёмным, и я поднялся. Дама моя была тут же.

Я обратился к генералу с приличествующим обстоятельствам комплиментом, но грубый австрияк отвечал лишь холодным наклоном головы. Вокруг стояло много офицеров, и спустя четыре минуты я сделал общий поклон и удалился. Сей неотёсанный болван не выходил из комнаты три дня, и моя дама не появлялась в театре, так что я был лишён удовольствия видеть её.

В последний день карнавала Кетлер пригласил многочисленное общество на ужин, за которым должен был последовать бал. Я отправился в театр, дабы свидетельствовать почтение моей милой даме, и когда взошёл в её ложу, она, улучив минуту, спросила:

— Генерал пригласил вас?

— Нет.

— Как! — воскликнула она с негодованием. — Вы не приглашены? Но вам всё равно нужно быть там.

— Подумайте, что вы говорите, сударыня, — отвечал я с нежностью, — я готов повиноваться чему угодно, за исключением этого.

— Мне известно всё, что вы можете возразить, и всё-таки вам надобно прийти. Я почту себя обесчещенной, если вас не будет за ужином. Вы должны дать мне это доказательство вашей любви и, смею сказать, уважения.