Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Проведя день с отменной весёлостью в обществе сей фаворитки, я покинул её, обещав приехать на следующий день к завтраку, но при выходе швейцар объявил мне, чтобы я более не являлся в этот дом. Он не пожелал объяснить, от кого исходит таковое распоряжение. Тут я понял, что было бы лучше придержать язык, а сей удар исходил скорее всего от матери, хотя и дочь могла быть к нему причастна, ведь она оставалась ещё хорошей лицедейкой и умела скрывать своё неудовольствие.

Я был зол на самого себя и возвратился в дурном расположении духа. При более разумном поведении мне не пришлось бы сносить оскорбления жалкой наложницы. Если бы не моё обещание Бинетти обедать у неё на следующий день, я без промедления сел бы в почтовую карету и тем избег бы всех неприятностей, ожидавших меня в этом несчастном городе.

Бинетти жила у австрийского посланника, который был её любовником. Занимаемая ею часть дома выходила на городскую стену, и это обстоятельство заслуживает упоминания. Я обедал наедине со своей милой соотечественницей, и если бы в ту минуту мог влюбиться, то наша старинная нежность, конечно, возобновилась бы, поелику я ни в малейшей степени не изменился, а она много приобрела по части галантного обхождения.

Посланец венского двора отличался щедростью и снисходительностью, в противоположность её мужу, субъекту самого дурного поведения, который, впрочем, уже разъехался с нею. Мы провели восхитительный день, вспоминая прежние времена. Меня ничто не удерживало в Вюртемберге, и я решил выехать на следующий день в пять часов утра. Но вот что случилось далее.

Когда я выходил от Бинетти, со мной в отменно вежливом тоне заговорили трое офицеров, знакомых мне по кофейне.

— Мы сговорились, — сказали они, — развлечься с несколькими покладистыми красавицами, и нам было бы приятно, если бы вы тоже присоединились.

— Господа, я не знаю по-немецки четырёх слов и буду только скучать.

— Но эти дамы — итальянки, и для вас ничто не может быть удобнее.

Я испытывал сильнейшее нежелание идти с ними, но мой злой гений вынуждал меня делать в этом городе одну глупость за другой, и против своей воли я согласился.

Я дал отвести себя на третий этаж какого-то подозрительного дома, где в жалкой комнате нас встретили две особы. Офицеры сразу же взяли развязный тон. Я не последовал сему примеру, но моя сдержанность не смутила их. Видя, в какое дурное место меня завлекли, я уже понял свою опрометчивость, но ложный стыд мешал мне спастись бегством. Я только обещал себе быть более осторожным в будущем.

Скоро принесли трактирный ужин. Я не притронулся к еде, но, не желая показаться заносчивым, выпил два или три маленьких стакана венгерского. После весьма непродолжительной трапезы подали карты, и один из офицеров предложил банк фараона. Я понтировал и проиграл всю свою наличность — пятьдесят луидоров. Я чувствовал опьянение, и у меня кружилась голова. Мне хотелось уйти, но никогда ещё не испытывал я такой непонятной слабости, как в тот день, возможно из-за намеренно испорченного вина. Благородные офицеры казались огорчёнными моим проигрышем и требовали, чтобы я непременно возместил свою потерю. Меня принудили составить из фишек банк на сто луидоров. Я опять проиграл, поставил новый банк, но опять неудачно. Винные пары ударили мне в голову, а досада лишила всякого соображения. Я всё увеличивал ставки и каждый раз неукоснительно проигрывал. В полночь  мои достопочтенные шулеры без обиняков объявили, что не желают более играть. Они сосчитали все фишки и, как оказалось, я проиграл около двухсот тысяч франков. Не взяв в рот после тех трёх злополучных стаканов ни капли вина, я был настолько пьян, что пришлось вызывать портшез, на котором мою персону перенесли в трактир. Когда слуга раздевал меня, обнаружилось, что исчезли мои часы и золотая табакерка.

На следующее утро я нашёл у себя в карманах сотню луидоров и немало подивился сей находке, ибо отчётливо помнил, что накануне у меня их не было. Мой испанец вернулся из того дома, где я провёл вечер, и, конечно, там ничего не знали ни о часах, ни о табакерке. А те трое офицеров явились ко мне с визитом. “Господа, — обратился я к ним, — я проиграл деньги, которые не в состоянии выплатить. Этого не случилось бы, если бы не отрава, подмешанная вами в венгерское. Вы привели меня в дурное место и позволили обобрать самым наглым образом. Я лишился драгоценностей более чем на триста луидоров. Я не собираюсь никому жаловаться, ибо должен быть наказан за свою доверчивость”. Они подняли страшный шум и принялись объяснять, что правила чести заставляли их продолжать игру. Но все их старания были напрасны — я уже твёрдо решил ничего не платить. Пока мы препирались, начиная уже сердиться, пришли Балетти, Тоскани-мать и сам Бинетти, которые слышали весь наш разговор Я велел принести на всех завтрак, и, отдав ему должное, мои друзья уехали. Когда мы остались опять без посторонних, один из трёх шулеров предложил мне следующее: