Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Я даже не заметил, как ушёл адвокат, настолько слова его поразили меня. Превратиться в солдата незначительного герцога, который существует лишь позорной торговлей пушечным мясом! Быть обобранным шулерами! Нет, этого не будет. Попытаемся найти какое-нибудь средство выиграть время.

Начал я с того, что написал своему главному кредитору о моём желании достичь разумного соглашения, но со всеми тремя одновременно, и предложил им явиться к нотариусу со свидетелями, дабы удовлетворить отказ от иска.

Я рассчитал, что на следующий день один из них обязательно должен быть в карауле, и это давало мне, по меньшей мере, один день, в течение которого я надеялся найти какое-либо средство выпутаться из западни.

Потом я написал письмо президенту полиции, титулуя его Превосходительством и Монсеньором и обращаясь к его могущественному покровительству. Я писал, что, решившись продать своё имущество, дабы положить конец судейским преследованиям, умоляю его прекратить дело, расходы по которому лишь увеличат мои затруднения. Далее я просил послать ко мне верного человека, чтобы по справедливости оценить мои вещи. Запечатав письма, я отправил с ними моего испанца.

Тот офицер, к которому я писал и который претендовал на две тысячи луидоров, явился после обеда и принялся рассуждать о чувствах, чем я был весьма доволен. Он рассказал, что знает от президента полиции о моём письме.

— Вы избрали самый разумный путь, — добавил он. — И вам нет никакой необходимости разговаривать со всеми нами. Тем более у меня будут все нужные для нотариуса полномочия.

— Сударь, я и так достаточно неудачлив, чтобы вы отказали мне в удовольствии видеть вас всех вместе.

— Хорошо, вы будете удовлетворены, но не ранее понедельника, так как все следующие дни мы поочерёдно стоим в карауле.

— Очень жаль, но я согласен ждать. Дайте мне честное слово, что до понедельника не последует никаких решительных действий.

— Вот моя рука, можете быть спокойны. В свою очередь хочу просить вас о любезности. Мне весьма понравилась ваша карета, не угодно ли уступить мне её за ту цену, которую вам пришлось заплатить?

— Охотно.

— Соблаговолите позвать хозяина и объявите ему, что теперь она принадлежит мне.

Хозяин поднялся на мой зов, и я сказал ему всё, как хотел этот мошенник, на что трактирщик отвечал, что отдаст карету, лишь получив деньги, после чего повернулся и вышел.

— Она все равно будет моя, — со смехом сказал офицер, раскланиваясь и также направляясь к дверям.

Сия беседа была для меня столь приятна, что я почувствовал себя наполовину воскресшим. Целых четыре дня! Воистину фортуна улыбалась мне.

Через несколько часов пришёл достойного вида человек и на хорошем итальянском языке объявил от имени начальника полиции, что в ближайший понедельник соберутся мои кредиторы, а сам он назначен оценивать имущество и советует мне отказаться от аукциона, чтобы заставить противную сторону согласиться с его оценкой. При этом он обещал мне, что я останусь доволен, если последую его советам.

Заверив начальника полиции в своей благодарности, я попросил этого человека осмотреть мои чемоданы и шкатулку с драгоценностями. После обследования их содержимого он сказал, что одни кружева стоят двадцать тысяч франков, и добавил:

— Сударь, вы имеете вещей более чем на сто тысяч, но, даю вам слово, я готов приватно сообщить господам офицерам совершенно противоположное. Постарайтесь договориться с ними на половину долга, и тогда вы сможете увезти с собой всё остальное.

— При таком исходе обещаю вам, сударь, пятьдесят луидоров. Вот шесть в счёт вашего будущего гонорара.

Я вздохнул свободнее и думал уже лишь о том, как устроить побег со всеми своими пожитками, исключая, конечно, мою бедную карету. Дело было затруднительным, но всё-таки я не сидел теперь в свинцовой тюрьме, и воспоминание о моём великом спасении подбадривало меня.

Я начал с того, что пригласил к обеду Тоскани, Балетти и Бинетти, как раз тех, кому нечего было опасаться мести моих мошенников и на дружеское расположение которых я мог вполне рассчитывать.

Своим гостям я рассказал о моём положении и твёрдой решимости бежать, ничего не оставив из своего имущества.