Любовные каникулы

Гигантская гондола приближается к нам. Видимо, она выстроена специально для карнавала, так как по ширине не пройдет ни в один из каналов, кроме Большого.

— Виват! — кричит многоголосая толпа.

На помосте гондолы — артист в сверкающем золотом костюме венецианского дожа. Да нет, пожалуй, это настоящий Дож, пришедший сюда из прошлого. Вечный Правитель. Дух Венеции. Возможно, во время четырехлетних перерывов между регатами он невидимо обитает там, во Дворце дожей, где мы побывали нынче утром. А сегодня он материализовался, легко сбежал по Лестнице гигантов и вот — явился нам во всем своем величии, окруженный нарядными придворными.

Дож проследовал мимо нас, открывая карнавал. И потянулась за ним нескончаемая водная процессия из лодок, плотов, мини-барж. Кого только на них не было! Сказочные звери и птицы, персонажи исторических событий разных эпох, танцовщицы, исполняющие то канкан, то арабский танец живота. Оркестры духовые и струнные. Трио, квартеты, квинтеты и так далее.

Мне особенно понравился крепкий, основательный илот с рыцарями-крестоносцами, потому что воины, закованные в тяжелые доспехи, восседали на живых лошадях — мощных, приземистых и невозмутимо-спокойных: видимо, они были взращены в Венеции и привыкли к водным поездкам. Лошади — вообще моя слабость...

Вдруг Марко взял меня за руку. Я дернулась было: что это еще за вольности!

Но оказалось, что он просто указывал на мои часики, жестами объясняя, что карнавал будет длиться долго, часов пять-шесть.

И тут я вдруг испугалась. Хватит ли денег на то, чтобы расплатиться с гондольером за столь длительное обслуживание? Какие у них тут цены?

— Андрей, — тихонько спросила я, — сколько мы ему будем должны, если останемся на карнавале?

— Торгуйся изо всех сил, — хмуро отвечал Андрей. — Я чувствую, этот наглец собирается запросить втридорога.

Спутник мой чувствовал себя неловко: ведь расплачиваться предстояло не ему, а мне. Я всегда жалею мужчин, попавших в такую ситуацию: у них возникают комплексы. Если, конечно, они по натуре не альфонсы. А Андрей, конечно, не альфонс. Просто он раз и навсегда сделал свой выбор: творить только чистое, высокое искусство. Но за это, увы, в наше время редко платят.

Уважаю его выбор, хотя сама я так не смогла бы. Для меня сидеть без работы — еще унизительнее, чем играть роль какой-нибудь краснощекой Настеньки в плоском фильме. А вот Андрюшину жену — жалко. Наверное, ей всю жизнь приходится варить лишь картошку да макароны. Интересно, догадался ли он купить ей в Италии хоть какой-нибудь сувенир?

Марко отвлек меня от этих размышлений. Он сунул руку в ящичек на носу гондолы и извлек оттуда пузатую бутыль красного вина и три стакана — красивых, с гравированным рисунком, не чета нашим родненьким граненым.

Я достала из сумочки кошелек и раскрыла его перед гондольером: отсчитай, мол, сам, сколько мы тебе должны.

— Скажи своим денежкам ариведерчи, глупая, — буркнул Андрей. — Сейчас он тебя обчистит.

Вы бы видели, каким негодованием вспыхнуло лицо Марко! Он гневно оттолкнул мою руку с кошельком.

— Но! Но ариведерчи! — воскликнул он и грустно вздохнул, словно упрекая меня в бестактности. — Беллиссима русса синьора...

— Русса? — переспросила я. Откуда он знает, какой мы национальности? — Да, мы русские.

— Си! Си! — Теперь он радовался так же бурно, как секунду назад возмущался. — Венеция чинема?

Золотой лев! Мне стало все понятно. Конечно же, Марко видел по телевизору репортажи с кинофестиваля. Он узнал меня, и теперь хотел принять как почетную гостью, а не как рядового пассажира.

Ну что ж, вот она, международная слава! Пришла ко мне в таком странном, праздничном, карнавальном обличье. Не стану прибедняться: это очень, очень приятно. Это просто восхитительно, вот что я вам скажу!

Разливай же, Марко, ценитель искусства! Мы выльем с тобой. Да здравствует кино!

Вино было терпким и тепловатым, пахло живым виноградом. Я опустошила свой стакан залпом, и гондольер тут же наполнил его вновь. Андрей же глотал напиток нехотя, без удовольствия. Он получил еще один чувствительный удар по самолюбию, и теперь поглядывал на меня с раздражением и осуждением. Ему уже разонравились и карнавал, и вся наша прогулка, и, конечно, Марко — так как тот был поклонником моего, а не его таланта. Чтобы как-то исправить положение, я представила его гондольеру:

— Андрей Арсеньев. Режиссер фильма «Пригоршня».

— Директоре? — понял Марко. И кивнул — вежливо, но равнодушно. — Си.

Андрей съежился еще больше.

— Мне голову напекло, — процедил он. — Поехали обратно.

— Вот еще! — возразила я. — Сядь в тенек, опусти штору.

Ничего себе: из-за своего дурного настроения хочет и меня лишить праздника!

— Меня укачало, — упрямо ныл он. — Да еще это вино. По-моему, оно прокисшее.

— Знаешь что! — вспылила я. — Надоело. Не нравится — отправляйся в гостиницу. В конце концов, я тоже имею право на отдых. Мне здесь хорошо.

Андрей сказал:

— А ты? Останешься в незнакомом городе одна?

— Не одна, — вызывающе ответила я. — Вдвоем с Марко.

И назло режиссеру вновь протянула гондольеру пустой стакан. Опять выпила залпом: