Личико с широкими скулами и острым подбородком расплылось в улыбке.
– Здрасте, – сказала она. – Это ваш сын?
– Да, – кивнул я немного укоризненно. – Я уже искал его по всему кладбищу.
– Извините, – сказала она. – Я увидела, что он тут бегает совсем один, и подозвала к себе, вот мы и разговорились.
– Она чинит ангелов, папа, – сказал Артюр. – Но я ей уже сказал, что наш еще в порядке.
Я смущенно хохотнул:
– Так-так… Ну, спасибо во всяком случае за то, что приглядели за моим малышом, а то кто знает, куда бы его еще занесло. Кладбище-то немаленькое.
– Я знаю, – сказала она. – Я тут работаю. – Она перекинула одну ногу через ограду и теперь болтала ногами, как на качелях.
– Так вы что, скульптор? – спросил я, глядя на нее снизу, и почувствовал, как у меня уже деревенеет шея от такой позы.
– Не совсем, – сказала она. – Погодите, сейчас я слезу к вам.
Она скрылась в ветвях и спустилась по лесенке, прислоненной к стене. Пропустив последние три перекладины, она соскочила на землю ловко, как кошка.
– Софи Клодель, – представилась она.
Внимательно глядя на меня из-под соскользнувшей немного на затылок черной шапочки трубочиста, которая очень шла ей, девушка протянула мне руку. Рукопожатие у нее оказалось на удивление крепкое.
– Так, значит, все-таки скульптор, – заключил я с улыбкой.
– О нет, какой там скульптор! – бойко возразила она. – Я не великая Камилла Клодель и даже не ее родственница. Это я на всякий случай, если у вас возникнет вопрос.
– И кто же вы тогда?
– Реставратор скульптур из камня, – сказала она. – Я занимаюсь реставрацией статуй, надгробных памятников и всего, что сделано из камня. – Она обвела рукой кладбище. – У нас тут большой заказ от кладбища Монмартра. Некоторым статуям срочно требуется подновить носы, руки, крылья… – Широко улыбаясь, она подбоченилась. – Даже камень когда-то ветшает, и даже мрамор не вечен.
– Тогда что же еще может быть вечным? – сказал я.
– Кто его знает! Прекрасное слово? Ваш сын сказал, что вы пишете книги. Вы в самом деле знаменитый писатель, месье?
И снова этот взгляд! Господи, что еще успел наговорить Артюр этому кобольду в черном?
– Ну, наверное, точнее будет сказать – беллетрист, пишу развлекательные романы, – поспешил я исправить возможное недоразумение. – Так что тоже не Поль Клодель.
– А кто тогда?
– Ах, простите! Жюльен. Жюльен Азуле. Но если мое имя вам неизвестно, вы не много потеряли.
– Вы всегда так скромничаете?
Я растерянно умолк.
– Папа, ну давай покажем ей нашего ангела, – заныл Артюр, который заскучал, слушая эти разговоры. – Пойдем с нами, Софи!
Он потянул ее за руку.
– Ну, пойдем, раз так, – иронически подчинился кобольд, и я пошел вперед, показывая дорогу.
Не прошло и пяти минут, как мадемуазель Клодель уважительно кивнула, проведя ладонью по бронзовой головке.
– Очень хорошая работа, – сказала она, профессионально рассматривая памятник. – И мрамор очень хорошего качества, будет еще долго вас радовать.
Все трое мы стояли у озаренной вечерним солнцем могилы Элен. Взгляд Софи задержался на золотой надписи. В смущении она стала засовывать обратно под шапочку выбившуюся из-под нее прядь.
– Прошу прощения, – сказала она наконец, – я ведь не знала, что… Оказывается, совсем недавно…
– Да, – поспешил я ей на помощь.
Она озадаченно покачала головой:
– Несчастный случай?
– Нет, у моей жены был рак.
– О!
– Все произошло очень быстро.
Она промолчала.
– А это… стихотворение? – спросила она затем. – «Милая, ах, приди, чтобы с тобою быть, как в те майские дни» – это же, если подумать, похоже…
– Похоже на что?
– На мысли о смерти?
– Что плохого в том, чтобы мечтать о встрече с ней? – сказал я с горечью. – Моя жизнь, в общем-то, кончена.
– Такое даже
– Я знаю.
– Жалеть себя – это не выход.
– Знаю.
Я стиснул губы, перевел дыхание и на секунду закрыл глаза.
Когда я их снова открыл, то увидел перед собой странную улыбку на лице Софи Клодель.
– Я сейчас соберу свои инструменты, а затем мы все вместе пойдем в мое любимое бистро, – сказала она. – Я хочу кое-что рассказать вам, месье Азуле. Про живых и умерших.
Думаю, что, если бы в этот апрельский вечер Артюр не убежал от меня, погнавшись за парочкой ярких крылышек, я все-таки отверг бы так беспрекословно прозвучавшее предложение Софи Клодель. А тогда меня переполняло облегчение оттого, что нашелся Артюр, что с ним ничего не случилось и он, судя по всему, нашел нового друга. Мы последовали за реставратором скульптур к выходу с кладбища. Софи то и дело останавливалась, указывая на надгробия, которые обветшали или выделялись каким-нибудь особенно красивым декором, и поясняла, чем хороша та или иная лепнина или рельеф, а под конец обратила наше внимание на особенно выразительную статую девятнадцатого века, носившую название «La Douleur»[26]
: памятник был установлен в укромном уголке в верхней части кладбища, куда вели каменные ступени.