Любовные письма с Монмартра

Элен, любимая моя!

Уже поздно, Артюр спокойно спит в своей комнате, а я сижу за письменным столом, еще весь взбудораженный событиями этого дня.

Сегодня, положив тебе письмо, я нашел в тайнике план Парижа, и этот план, на котором одно место было отмечено кружком и еще была написана удивительно красивая фраза о «сердце» и «каменной стене», привел меня к mur des je t’aime.

Я долго просидел в сквере на скамейке, наблюдая за людьми, приходившими к стене влюбленных, и меня глубоко взволновали увиденные там сцены. Я смотрел и ждал, и внезапно меня охватило страстное желание, чтобы и я опять мог сказать кому-то: «Я тебя люблю», кому-то, кто посмотрел бы на меня и взял за руку, как некогда ты, Элен.

Позвонил Александр и отвлек меня на минуту, а затем я поднял взгляд и увидел у стены ТЕБЯ! Поверь, у меня на миг замерло сердце, я почувствовал себя в свободном падении.

Но потом оказалось, что это Кэролайн: помнишь, та рыженькая студентка, которую я встретил у Сакре-Кёр, которая тоже любит стихи и с первого взгляда напомнила мне тебя, mon amour[60], — девушка, которая обратилась ко мне с просьбой в тот самый день, когда я нашел каменное сердечко – самый первый из полученных мною знаков. И мое бедное сердце опять встрепенулось.

Кэролайн явилась, словно она и есть ответ на все мои вопросы. Она улыбнулась мне, и я в вдруг почувствовал совершенную уверенность, что это она подкладывала в тайник все знаки и нарочно привела меня к этой стене.

На подкашивающихся ногах я шагнул в ее сторону.

– Кэролайн… – сказал я. – Кэролайн! Так это были вы? Все эти знаки были от вас?

Она смотрела на меня приветливо, но лицо ее выражало недоумение.

– Какие знаки? – озадаченно переспросила она. – О чем вы, месье?

– Но… но тогда… Что вы делаете здесь? – произнес я с запинкой. – Зачем вы тогда здесь, у этой стены?

– Well… – начала она, смущенно смеясь. – Просто хотела посмотреть на знаменитую mur des je t’aine… И сфотографироваться. – Поправив волосы, она воскликнула: – Ой, как же неловко получилось! Теперь вы подумаете, что я хочу запечатлеть себя у всех парижских памятников, как какая-то глупая туристка! – Кэролайн рассмеялась, затем внимательно пригляделась ко мне. – Вам нехорошо, месье? Давайте присядем.

Она взяла меня под локоть и отвела на скамейку, с которой я только что поднялся. Я сел, опустив голову и закрыв лицо ладонями, чтобы снова взять себя в руки. Что это я вообразил? Похоже, я окончательно свихнулся. Эта студентка, приехавшая в Париж на один семестр, не знает даже моего имени, не говоря уже о могиле моей жены!

Я сам поставил себя в неудобное положение!

– Извините, пожалуйста! Глядя на вас, я вдруг обознался, принял вас за другую, – сказал я, подняв голову. – А затем у меня все закружилось перед глазами.

Кэролайн кивнула:

– Сосуды. Мне это знакомо. А кроме того, вы, наверное, долго сидели на солнце. – Она порылась в своем замшевом рюкзачке. – Вот, возьмите, пожалуйста, месье. У меня на всякий случай всегда есть с собой кусочек сахара. – С этими словами она протянула мне маленький сверточек в бумажке с зеленой надписью. Я медленно его развернул и сунул в рот кусочек сахара. Я раскусил его и принялся жевать.

– Ну как? Вам получше? – озабоченно спросила Кэролайн.

Если она и приняла меня за полоумного, который сидит, не замечая ничего вокруг, и потом бормочет какую-то нелепицу, то не подала вида.

– Да… Спасибо. – Приступ слабости миновал. Бросив взгляд на бумажку, я невольно улыбнулся: – Я вижу, вы уже побывали в «Café de Flore». От вас действительно ничто не укроется, – попытался я пошутить, чтобы вернуть разговор в нормальную колею.

Она широко улыбнулась:

– Это все для моей дипломной работы. Должна же я своими глазами повидать то место, которое посещал Превер со своей группой «Oктябрь»[61].

Мы еще посидели несколько минут на скамейке, пока Кэролайн рассказывала мне о своей работе. Признаться, я понял не больше половины из того, что она рассказывала, но тут, наверное, виновата была невероятная усталость, которая вдруг меня охватила. Усталость от всех треволнений, как настоящих, так и порожденных безумными фантазиями.

Потом Кэролайн встала и протянула мне свой смартфон:

– Сфотографируйте меня, пожалуйста, если можно. А еще лучше – сделайте маленькое видео, как я стою перед стеной! – Она поправила свою вязаную кофточку и летнюю юбку.

Снимок был предназначен для ее друга Майкла, который сейчас уехал в Лондон, и Кэролайн по нему страшно соскучилась. Она показала мне, на какую кнопку нажать, чтобы сделать видео, а затем спросила:

– А как вас зовут, месье? На случай, если мы еще встретимся.

– Азуле, – сказал я. – Жюльен Азуле.

– Ну вот, месье Азуле, можно снимать, но только чтобы там вышла вся стена!

Я кивнул и нажал на кнопку видеосъемки.

Кэролайн направилась к стене, на секунду остановилась и медленно обернулась. Затем улыбнулась юной, такой несказанно юной улыбкой, широко раскинула руки, как будто хотела обнять весь мир и крикнула: «Je t’aime!»

Ах, Элен! Когда-то и мы были такими – счастливыми, беспечными и юными, как майский день. Чего бы я не дал за то, чтобы эти слова были обращены ко мне! Мне так не хватает тебя, mon amour, но не хватает и любви, которой нет в моей жизни. Да, Элен, – я бы так хотел быть счастливым!

Я вспоминаю тебя, как прекрасный сон. Ну почему не ты стояла у той стены, восклицая: «Je t’aime!»?

Я написал тебе уже столько писем! До тридцать третьего, последнего, которое я нетерпеливо зову и которого боюсь, осталось совсем немного.

Что будет, Элен, когда я напишу это письмо? Что произойдет?

Ты встретишь меня, дождавшись? Кто-нибудь встретит? Не встретит никто?

Не знаю. Я уже ничего не знаю, знаю только, что долго не выдержу этой игры. Я и так уже вижу призраки и начинаю в своем безумии и смятении подозревать ни в чем не повинных незнакомых людей. Так дальше нельзя, пора с этим кончать.

Ах, мой возлюбленный ангел, я так страшно запутался!

Что же мне делать, душа моя? Ты, которая всегда была рядом и сейчас продолжаешь меня поддерживать, жена моя и неизменная подруга, которая всегда поднимала мой дух, когда я отчаивался. Для меня это было так важно и всегда мне помогало.

Но сейчас мне необходим какой-то проблеск надежды, Элен, он требуется срочно! Я раскрываю объятия и зову: приди!

Приди в мою ночь и исцели меня!

Жюльен

P. S. Только я положил это письмо в конверт, как вдруг вспомнил еще одну вещь. Артюр нарисовал тебе картинку и просил, чтобы я непременно положил ее тоже в «шкатулку». Так что вот она, тут. С тех пор как он научился писать буквы, он каждую картинку подписывает «Атюр». Сегодня вечером он спросил, как по-моему, понравится ли тебе его рисунок, и я сказал, что совершенно в этом уверен. Уж это я точно знаю.