Он совершал свою обычную утреннюю прогулку, все еще надеясь укрепить раненую ногу, и по уже укоренившейся привычке прошел мимо дома на Королевской улице. Он размышлял о том, принесла ли их вчерашняя прогулка желаемый результат, удалось ли ему убедить Миранду, что она ему небезразлична. А когда мимо него проехал экипаж и остановился у дома Оуэнсов, он увидел, что оттуда выходит Миранда и машет на прощанье рукой тому же самому пожилому господину, которого он уже видел прежде.
— У вас что, совсем совести нет? — спросил он, схватив ее за плечи и встряхнув в ярости от того, что его попытка завоевать ее не вызвала никаких перемен в ее поведении. — Подвезти его к самым дверям, где его могут увидеть ваши кузины?
Миранда попыталась высвободиться из его хватки.
— Я… я не собиралась подъезжать так близко… но я задремала по дороге, а он подумал, что для меня будет небезопасно пройти даже такой короткий отрезок.
— После необычайно бурной ночи, надо полагать. — И весьма доходной, подумал он, увидев пачку банкнот, торчащую из ее сумочки.
— Да, так оно и было, — сказала она, не обращая внимания на его тон, хотя и удивилась такому его отношению. Уж не думает ли он, что у него есть право диктовать ей, как проводить свое время?
Как мог этот человек догадаться, что она провела всю ночь, заканчивая главу своей книги, — чего, кстати, не случилось бы, если бы она не оторвала время от работы для поездки с ним? Но все равно, не следует винить его за потерянное время, потому что прогулка ей понравилась.
— Сейчас это не важно: его никто не видел, кроме вас. А теперь прошу меня извинить. Мне надо вернуться в дом, пока меня не увидели.
— Надо думать, что вам этого хочется. — Он отступил в сторону, но когда Миранда сделала несколько шагов, чуть не упав, он снова схватил ее за руку, на этот раз уже не так сердито. — Я помогу вам.
— Бла… благодарю вас, боюсь, я не очень твердо держусь на ногах.
— Надо бы вам быть поразборчивей в том, что вам предлагают выпить. — Это было сказано очень сердито, потому что какие бы грехи за ней ни водились, он не думал, что к ним относится пьянство. Достаточно противно, когда мужчина позволяет себе лишнего, а если так делает женщина, это еще хуже. По крайней мере, так ему всегда казалось.
Она еще раз попыталась вырваться из его хватки, но он в ответ лишь еще сильнее, до боли сжал ей руку.
— Не говорите глупостей. Я ничего не пила. Даже чашки чая, хотя мне и предлагали, потому что не хотела задерживаться с возвращением домой дольше, чем необходимо. А теперь, пожалуйста, мне сейчас же надо войти. Но не через парадную дверь, — сказала она, когда он повел ее в том направлении. — Она еще заперта, а мне не хочется тревожить слуг. Я выходила через библиотеку.
— Да, это, конечно, не так заметно. — Он снова грубо схватил ее за руку и повел вокруг дома туда, где была дверь в библиотеку, а потом наблюдал, как она возится с задвижкой и устало прислоняется к дверной притолоке, пытаясь открыть дверь. — Учитывая ваше нынешнее состояние, пожалуй, лучше всего проводить вас в комнату, а не оставлять тут.
Она не заметила скрытой горечи в его словах, но даже в своем одурманенном состоянии поняла несообразность его предложения и сказала:
— Разумеется, вы ничего подобного не сделаете — это было бы очень неосторожно с вашей стороны. Но я должна поблагодарить вас за помощь.
— Вы не думаете, что я заслуживаю чего-то большего, чем простые слова благодарности? — Джонатан в третий раз схватил ее за плечи и грубо повернул к себе лицом. Он с гневом и яростью приник губами к ее рту, и вдруг почувствовал, как ее губы шевельнулись в ответ.
Казалось, почти против воли его руки разжались и соскользнули с ее плеч, заключая ее в объятия и плотно притягивая к себе ее гибкое податливое тело. Поцелуй начинался скорее как наказание, а не как ласка, ибо Джонатан был разочарован и огорчен тем, как мало впечатления произвел он на нее, раз она сразу же вышла на поиски другого мужчины. Но в мгновение что-то изменилось. Ее податливость в его объятиях, ее губы, отвечающие на его поцелуй, вызвали в нем чувство, которое он не мог понять.
Он еще крепче поцеловал ее, еще сильнее прижал к себе, лаская пальцами ее талию и плечи. Он вдохнул нежный аромат ее волос и изумился тому, как стремится полностью слиться с ним ее пышное тело. И вдруг ощутил, что губы Миранды расслабились и уже не отвечают более на его поцелуй. Когда он оторвался от нее, ее голова безвольно качнулась вперед и прижалась к его груди, погруженная в глубокий сон.
Так вот как много значат для нее его поцелуи, так, что она может заснуть в его объятиях? Его ласки наскучили ей? Она, видно, предпочитает объятия того старика — или стариков, — которых встречает на уличных углах! В ярости он отпрянул от нее и, резко повернувшись, зашагал прочь.