Любовные утехи русских цариц

Елизавета Петровна, хотя сама часто любила гусаром или казаком перед подданными выступать и для этой цели держала у себя в гардеробной целую коллекцию мужских костюмов, от генеральского мундира до пажеской ливреи, наряжая актеров в женские одежды, никакой специальной эротической тяги не испытывала. Артист Свистунов мог спокойно подставлять ей свои губки для накрашивания, пока царица не увидела прекрасного, как бог Адонис, спящего на сцене Бекетова, кадета, играющего в театре. Он спал, устав от репетиций, прямо на сцене. Потом будут говорить, что счастье к нему во время сна пришло в образе императрицы, удостоившей его своим милостивым вниманием. И вскоре он, с места в карьер, по пословице «куй железо, пока горячо», оказался на главных ролях не в кадетских спектаклях, душещипательных трагедиях Сумарокова, а в постели императрицы. Елизавета переодевает его в военную форму: сначала дает ему звание сержанта, через три месяца — уже подполковника, а вскоре он становится генерал-адъютантом у Разумовского. «А ну-ка, с чужого коня», — освобождай место, Шувалов. И тот подвинулся вежливо — пожалуйста, ложитесь, ваше новоиспеченное превосходительство, еще в тепленькую царицыну постельку, я подожду… И Шувалов, схватив в охапку свои нехитрые пожитки, из дворца ретировался, уступая место новому фавориту. И неизвестно, сколько бы времени продолжалась у этой горячей женщины скоропалительная любовь, если бы не тот же Шувалов… Юному, неопытному Бекетову поостеречься бы опасного соперника, значительно его умом превосходящего и с самим Ломоносовым дискутирующего. И вот мудрый экс-фаворит давай хвалить беленькое и нежненькое, как у херувимчика, личико Бекетова, а чтобы еще белее и красивее стало, предложил ему какой-то дрянной мази, от которой все лицо фаворита покрылось сыпью. По дворцу был пущен слух, что Бекетов заболел дурной болезнью. Этого, конечно, не могла вынести императрица, заботящаяся о чистоте своего тела. Она срочно покидает Петергоф, запретив любовнику следовать за собой. Ему дают официальную отставку с беспощадной резолюцией — «за неприличное поведение». И с поникшей стыдливо головой, но сохранив за собой чин полковника и подаренные царицей драгоценные перстни, Бекетов убирается восвояси. Ну, конечно, Шувалов горячо поблагодарил родственницу, жену своего родного брата Марфу Егоровну Шепелеву, которая, будучи наперсницей Елизаветы Петровны, этот поганый слух о заразной болезни Бекетова распространила. И, бормоча, что, дескать, «не все коту масленица», Шувалов возвратился во дворец и даже в те самые покои, в коих раньше обитал фаворит «неприличного поведения». Конечно, как нам думается, произведя предварительно хорошую там дезинфекцию.

Но печально закончившаяся на альковном поприще карьера Бекетова не кончается на поприще служебном. При Петре III он был произведен в генералы, а при Екатерине Великой назначен астраханским генерал-губернатором и доказал, что силен и мудр на службе государственной, особенно в административных делах.

Теперь делить между собой ложе императрицы стали два фаворита — Разумовский и Шувалов, живя дружно и мирно и сцен ревности не устраивая, что само по себе уже было явлением знаменательным, ибо на протяжении истории человечества такое случалось нечасто. И уже описанные нами «любовные треугольники» в этом отношении представляли собой доброе исключение из общего правила. А так дерутся между собой соперники и соперницы, и все. Трагедии, достойные Шекспира, разыгрывались. В какую страницу истории ни глянешь, ужас, что творится: и травят их, соперников и соперниц, и мечами колют, и еще поужаснее казни выдумывают на почве этой самой ревности.