Любовный детектив

Он скользил взглядом по женским лицам. Француженки, парижанки… А как же! Какой Париж без парижанок! С разочарованием понял, что не цепляет. Наши женщины красивее. А эти и одеты как попало, серые мышки… Правда, легкость, стремительность, готовность улыбнуться – этого не отнять. Взять жену Карла, Одй» – лягушачий рот, скрипучий голос, плоская, как доска, но! Улыбка, живость, приятный смех, изящна… Французский шарм. А вот та, что приходила к Карлу, очень даже ничего. Да что там ничего! Шикарная женщина! Они чуть лбами не столкнулись, он пропустил ее вперед, она кивнула небрежно. Королева! А как одета! Черная шляпа с полями, белое пальто с большими черными пуговицами, изящные лодочки на невысоком каблуке… Тонкие щиколотки! Он всегда смотрит на их щиколотки – после того как прочитал где-то, что тонкие щиколотки – признак аристократизма. И голос, низкий, самоуверенный. Мадам Леру, секретарша, только честь не отдала, залепетала, руками машет. Тоже уродина, прости господи! Не иначе Одй» постаралась, самолично выбрала секретаршу супругу.

И нежный сладкий аромат… Отошла к окну, спина прямая, осанка… Манекен! Видимо, решила подождать. Мадам Леру спрашивает, как ему гостиница, «лучшая поблизости», старалась, мол, чтобы рядом с офисом, а он прямо одурел, не сразу врубился, о чем она, глаз не может отвести от той. А она повернулась, что-то недовольно чирикнула и ушла, снова небрежно кивнув. Он думал спросить у Карла, кто такая, да как-то не получилось. Интересно, что их связывает. Вряд ли… гм… Слишком хороша для него.

Вдруг на него с размаху налетела женщина. Вскрикнула, шарахнулась. На тротуар упала и раскрылась сумочка, оттуда вывалилась всякая дамская дребедень – блестящий тюбик губной помады, шариковая ручка, несколько монет, шоколадка в золотой фольге, какие-то бумажки. Она присела на корточки, стала торопливо сгребать. Он тоже опустился на корточки и стал помогать. Сияла над их головами Эйфелева конструкция, потоком тянулись авто, народ стоял, подпирая стены кафешек, гулял, стремительно шагал – на них ноль внимания. Этого у них не отнимешь, не пялятся, все по фигу.

– Pardon, madam, – сказал он. – Sorry! – И про себя: «Надеюсь, она понимает по-английски». Его французский был никаким. Несмотря на курсы… Когда это было! А вот английский вполне сносен.

Женщина что-то пробормотала и прижала сумочку к груди. Он подхватил ее под локоть, помогая встать. Она подняла на него глаза. Бледная, с бесцветными прядями, упавшими на лоб, никакая…

– Лена? – вдруг произнес он, отступая, чтобы рассмотреть ее. – Лена Баркаш? Ленка, ты?

– Игорь? – Она попыталась улыбнуться. – Ты здесь?

– Ленка, глазам своим не верю! Вот так запросто, на улице, и где? В Париже! Так не бывает, ущипни меня, я сплю! Пошли, посидим где-нибудь, поговорим.

– Игорь, я не могу, честное слово, – пролепетала она, но он уже не слушал. Схватив женщину за руку, он тащил ее к ближайшему кафе…

Маленький зал в рюшах и оборках, запах свежих булочек и кофе, на столиках вазочки с живыми фиалками. Они сели…

Он, улыбаясь, рассматривал ее. Когда-то они были близки… когда?

– Лен, когда это было? – спросил он, накрывая ее руку своей. – Помнишь?

– Семнадцать лет назад, – сказала она и попыталась выдернуть руку, но он не отпустил. – Это было семнадцать лет назад.

– Как будто вчера… Я думал, мы навсегда вместе, а ты выбрала француза. Как его? Ришар? Жан?

– Его звали Жиль.

– Звали? Вы что, разбежались?

– Мой муж умер шесть лет назад. – Голос ее был бесцветным, ровным, на мужчину она не смотрела.

– Я не знал, извини. Хорошо хоть жили? Что он был за человек?

– Нормально жили. Хороший человек. Француз…

– Ты говорила, у него своя галерея, продает картины.

– Да.

– Ты говорила, что будешь работать у него, что у вас много общего.

Женщина пожала плечами и промолчала.

– Ты же искусствовед, я помню. Как же ты тянешь бизнес одна? – Он скользнул взглядом по ее простой одежде, бледному, усталому лицу, тонкой жалкой шее. Отвел глаза.

– Галереи больше нет. Бизнеса тоже. Выживают самые крупные галереи и аукционы, мелкие уходят. Картины перестали покупать, да и художников расплодилось… Все упирается в рекламу, любую бездарь можно раскрутить похлеще Леонардо… – Она помолчала, потом неохотно закончила: – Понимающих и меценатов все меньше, а все больше воинствующее невежество.

– Очень тебя понимаю. Я, так сказать, не чужд! Уже лет десять собираю картины, много местных авторов, у нас талантливая молодежь.

– Через двести лет сможешь выгодно продать. – В ее голосе ему послышалась насмешка и горечь.

Он рассмеялся.

– Я не продаю картины, я продаю недвижимость. А картины для души. Не только наши художники, есть несколько очень приличных, с европейских аукционов. Это вложение, капитал. Оставлю на память потомству. У тебя есть дети?

– Нет. Не успели.

– У меня двое парней. Четырнадцать и восемь. Замечательные пацаны растут, оба в спецшколе, три иностранных языка, карате, менталка. Старший в музыкальной, по классу скрипки. Младшему медведь на ухо наступил, зато чувствуется хватка, будущий лидер, весь в меня! – Он рассмеялся.