Любовный детектив

Они допили чай, и он попросил показать дом. Она ответила, что нечего смотреть, один старый хлам. Он не поверил…

Они шли по трещавшему паркету бесконечного коридора, открывали скрипящие двери, он с любопытством заглядывал в комнаты. В некоторых не было света, некоторые были пустыми, другие заставлены ящиками и старой мебелью. Жилой оказалась одна лишь спальня. Здесь было полутемно – горели три из десятка рожков на ажурной люстре, висящей слишком низко. Он задрал голову и присвистнул: потолок был расписан сценами из… гарема? Полтора десятка обнаженных женщин, пышные тела, соблазнительные позы…

Порнография позапрошлого века никак? А чего? Кайф! Лежишь и рассматриваешь!

– Известный художник? Оригинал?

– Посредственная копия «Турецкой бани» Энгра. Художник неизвестен. Скорее ремесленник, чем художник.

– Смотри, осыпается! Жалко, пропадет. Хоть и ремесленник, а смотрится шикарно! – Он ухмыльнулся. – Как раз для спальни. И кровать королевская.

Он стал перед гигантских размеров деревянной кроватью, небрежно прикрытой выцветшим гобеленовым покрывалом.

– Он здесь спит? – спросил.

– Наверное. Мне кажется, он редко бывает здесь.

– А почему не продаст? Карл говорил, налоги у вас сумасшедшие.

– Не знаю. Наверное, лень. Он говорит, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на всякую ерунду.

– И на что же он тратит свою жизнь?

– Раскапывает раритеты и продает.

– Где же он их раскапывает?

– В лавках старьевщиков, на блошиных рынках, аукционах… Даже на своем чердаке. Везде.

– Тебе здесь не страшно одной? – Он смотрел на нее с улыбкой.

Она пожала плечами. Она все время пожимала плечами, похоже, он озадачивал ее. Он притянул ее к себе, обнял.

– Не нужно… – Она попыталась вырваться.

– Ну-ну, мы же не чужие… ты же тоже хочешь… – бормотал он, срывая с нее блузку. –

Помнишь, как мы сходили с ума… помнишь? Я все помню! Ты любила, чтобы я…

– Игорь! Перестань!

– Глупая, мы снова вместе… Сейчас, сейчас… – Он впился в ее рот, продолжая торопливо стаскивать с нее блузку.

…Кровать затрещала под их телами. Женщина слабо застонала.

Они целовались, глядя друг дружке в глаза… как когда-то. Кровать трещала угрожающе.

– Она не рухнет? – прошептал он. Она рассмеялась, прижимая его к себе. Он почувствовал ее ногти на своей спине.

– Что ты со мной делаешь, Ленка! Помнишь, как мы… Мне ни с кем так не было… честное слово!

Он бормотал бессвязно, лаская ее, такая была у него привычка…

Последнее судорожное движение, хриплый выдох мужчины, всхлип женщины… и оба замерли…

Лежали, рассматривая обнаженных женщин на потолке, держались за руки, выравнивали дыхание.

…Они сидели в библиотеке. Она, с красными точками на скулах, взъерошенная, с незастегнутой верхней пуговкой на блузке, с раздувающимися ноздрями, не глядя на него. Он же смотрел на нее с улыбкой. Если спросить его, что он сейчас испытывал, он бы затруднился с ответом. Удовлетворение, пожалуй. Не только физическое, нет, а скорее моральное – она раскрылась! Он заставил ее признаться, что она помнит, готова на все, и стоило ему только щелкнуть пальцами… Даже похорошела – видать, давно без мужика. Он усмехнулся: на королевской кровати! Под голыми бабами! Чертова кровать так шаталась и трещала, а люстра раскачивалась еще несколько минут после… Они лежали, разбросав руки, а люстра моталась над их головами, и по стенам бежали черные тени. А на потолке голые бабы… Он сказал:

– А если она рухнет, представляешь?

Они так и покатились…

– Хочешь, я останусь? Поменяю билет? – спросил он неожиданно для себя. – Можем смотаться куда-нибудь… В Италию! Хочешь?

Она кивнула.

– Надо было купить вина, – сказал он. – Не подумали. Сейчас бы в самый раз.

– Тут, кажется, что-то есть, – ответила Елена. – Я видела. – Она открыла книжный шкаф, достала бутылку. – Ликер!

– Сойдет! Давай сюда! Неси посуду.

Она вышла. Он услышал эхо, повторявшее ее торопливые шаги. Она принесла рюмки, и он налил в них густую липкую коричневую жидкость.

– За нас!

Они выпили.

– Сироп! – сказал он. – Хорошо сидим, правда? Просто удивительно, что мы столкнулись. Судьба? Как будто не было этих семнадцати лет…

Она кивнула, глядя ему в глаза.

– Знаешь, я здесь в первый раз. В Париже. Впечатляет, честное слово. А вот люди… Дочка приятеля тоже вышла замуж за лягушатника, какой-то странный тип и вообще… – Игорь ухмыльнулся. – Несерьезный! Руками машет, трещит, хихикает. А взять Карла, тот наоборот, холодный, некомпанейский… Нет широты. Все-таки они другие.

– Я помню, ты пел под гитару песни своего любимого Жака Бреля! У меня есть диск, там его фотография. Вы чем-то похожи. Правда, он мне не очень нравился…

Он усмехнулся.

– Конечно, вам, девушкам, больше нравится сладкий Адамо. А Жак Брель – бунтарь. Мы с ним в этом похожи, прём против течения. Оба бунтари. У него даже голос бунтарский, резкий рычащий, дерзкий. Такой не согнется, даст в морду и хлопнет дверью. Я из шкуры лез, чтобы быть похожим. Даже на курсы французского пошел, помнишь? До сих пор кое-что помню. Же мапель Игорь, жэм ля шансон франсез, жэ жу де ла гитар, Жак Брель мон идоль…[2] Хотел понять, о чем он поет.

– Сейчас тоже играешь?