Мы встали в конец очереди, не дожидаясь, пока набежит народ. Коротая время, я отправил сообщение сестре, которая вчера вернулась в Испанию рейсом из Бостона. Сейчас там разгар дня.
Лукас: Я в аэропорту. Встретишь нас?
Лукас: Можем мы у тебя переночевать?
Чаро: Значит, сначала я нянчу твою собаку, а теперь вас обоих?
Я закатил глаза. Старшая сестра есть старшая сестра.
Чаро: Бабушка тоже планирует заночевать, она сейчас у меня. Ладно, встречу. Захвачу с собой сэндвичи — наверняка в полете проголодаешься. Что хочешь — хамон или чоризо?
Лукас: Хамон.
Чаро: Эх, ни пожалуйста, ни спасибо…
Лукас: Пожалуйста. Спасибо.
Лукас: Что у тебя делает бабушка?
Чаро: Грубиян. Надеюсь, ты везешь ей подарок? И маме…
Лукас: Хм…
Вот черт, совсем забыл о сувенирах. Даже не купил брелок для ключей с изображением Эмпайр-стейт-билдинг, а ведь мама просила…
Чаро: Это все, что ты скажешь?
Лукас: О чем ты?
Чаро: Может, я жду ответа: «я и есть подарок» или чего-нибудь еще очаровательного и остроумного, на что ты большой мастер, а ты тупо повторяешь «спасибо» да «пожалуйста».
Лукас: Прости.
Чаро: Ты еще и извиняешься?
Чаро: Да ты точно в себе, Лукас?
Непростой вопрос. Я не пытался осмыслить свое состояние, а уж обсуждать его в переписке с сестрой — увольте… Подумав, набрал ответ:
Лукас: Я в себе. Немного устал. Поговорим, когда приеду, хорошо? Прилетим в…
— Лукас!
Я нахмурился, оторвался от переписки и невольно вскинул брови. Да нет, это какая-то ошибка. Ее просто не может здесь…
— Лукас, подожди!
Я обернулся.
Обвел взглядом толпу пассажиров, всматриваясь в лица, и наконец остановился на одном. Одном-единственном. Это лицо просмотреть я точно не мог — даже в набитом битком терминале.
А потом все остановилось, словно в замедленной съемке. Рози пробилась сквозь плотную очередь. Волосы в беспорядке, зеленые глаза сверкают, щеки горят… Полные, полуоткрытые губы, очертания которых я знал наизусть… На ней была небрежно заправленная в джинсы майка без рукавов — моя майка, Рози последнее время надевала ее на ночь. Черт, почему она не накинула пальто? На улице ноябрь, ранним утром совсем не жарко.
— Лукас… — повторила девушка.
Я замер на месте, тупо наблюдая, как она приближается. Тако возбужденно залаял.
— Господи, ты еще здесь! Слава богу!
Она преодолела последние три метра — будто плыла сквозь густой туман. Нет-нет, этого не может быть. Я, наверное, грежу…
— Рози?
Не ответив, она бросилась мне на грудь, и у меня земля ушла из-под ног. Аэропорт, очередь — все исчезло.
Я обхватил ее руками, вдохнул знакомый аромат персиков. Рози в моих объятиях… Наконец я могу сделать то, что не сделал, сбежав в ночи. Последний раз…
Она подняла на меня взгляд, который забыть невозможно. Не в силах сдержаться, я наклонился и поцеловал ее в губы. Как хорошо! Последний поцелуй…
Отдышавшись, выдернул ее из толпы. Пропущу свою очередь — ну и пусть! Всмотрелся в ее лицо.
— Рози, что ты здесь делаешь?
Она дрожала, и я, содрав с себя куртку, накинул ей на плечи. Рози покачала головой, однако сопротивляться не стала. Ну и отлично. Я хотел, чтобы ей было тепло.
— Я… — Ее горло сжало спазмом, и она отступила на шаг. — Я не могла, Лукас.
Зачем отошла, почему вырвалась из объятий? Видимо, так ей было комфортнее.
— Ты ведь сказала, что не хочешь прощаться, — напомнил я. — Поэтому и ушел потихоньку.
Лжец… Ты сам не находил себе места, опасаясь последней душераздирающей сцены.
— Ты прав. — У нее забилась жилка на шее. — Я не могла тебя отпустить, Лукас. Потому и поехала в аэропорт.
Я нахмурился, понимая, что Рози недоговаривает, а она вытащила телефон из заднего кармана джинсов, нажала несколько кнопок и повернула его экраном ко мне.
— Вот.
Я уставился на фото — мое собственное селфи. На пляже, с Тако. Снимок старый, сделан задолго до несчастного случая и до нашей встречи.
— Вот, — повторила Рози. — Хранила эту фотографию у себя на смартфоне с того самого дня, когда ты выложил ее в Инстаграм. — Она часто задышала. — Я вроде как… следила за тобой, Лукас, хотя ты об этом не подозревал. Каждый день проверяла, не выложил ли ты новый пост. Ложилась спать, размышляя о прочитанном, о тебе. Перед глазами стояло твое лицо — и мордочка Тако тоже.
У меня самого сбилось дыхание.