Любовный эксперимент по-американски (СИ)

Эхо его мелодичного низкого голоса пробежало по моему телу и добралось до местечка между бедер. Время шло; я молчала. Если честно, не думала, что сумею ответить.

— Эй-эй…

Лукас потянул меня за локон, выбившийся из косы, на которую я потратила весь вечер. Наконец решилась, но он заправил прядь мне за ухо с такой нежностью, что у меня вновь пропал дар речи.

— Не стесняйся, Рози. Это ведь я, не чужой тебе человек.

В том-то и дело. Все мои мысли, все волнение — на лице, потому что он рядом…

— Дело в твоей руке, Лукас. Ты гладишь меня по спине, да еще и говоришь по-испански. Я выпадаю в осадок, особенно от испанского.

— Но… что в этом такого?

Пришлось говорить правду — терять было уже нечего:

— Вот это «дульсе де лече», — пробормотала я, безбожно коверкая произношение. — Подумала, что звучит сексуально, особенно в твоем исполнении.

Лукас моргнул, а затем в его глазах появилось лукавое выражение.

— Тебе нравится, когда я говорю на родном языке?

Надо же, сообразил.

— Ну… вроде того.

— Хочешь, повторю? Специально для тебя, — предложил он и, не дожидаясь моего ответа — «Да, сэр. Пожалуйста. Сможете записать на диктофон, чтобы я иногда слушала?» — наклонился ко мне. Близко, очень близко. Его губы едва не касались моего уха. — Дульсе де лече…

Жаль, что человеку не дано взмыть в воздух облачком эфира. Господи, как он меня возбуждает, и чем? Всего лишь тремя словами — самыми что ни на есть обычными. Да. Я возбудилась, врать не буду.

— Тебе хорошо? — шепнул он в ухо. У меня вновь побежали мурашки по коже. — Еще раз?

К своему удивлению, я кивнула и пробормотала:

— Да, если можно.

Лукас медленно и глубоко вдохнул, а потом заговорил:

— Eres preciosa. Me recuerdas a una flor. A una rosa.

Я ошеломленно открыла рот. Дрожа от вожделения, спросила:

— Что это значит?

Лукас едва слышно перевел:

— Ты просто сногсшибательна. Напоминаешь прекрасную розу. — У меня перехватило дыхание. — И щечки у тебя красные, словно лепестки розы. Ты великолепна.

Теперь я была точно не в своей тарелке. Что-то ненормальное, честное слово. Сердце частило, тело пульсировало от страстного желания, тоски и томления. Все это просто несбыточная мечта. А если она станет явью, я не выдержу. Слишком сильные чувства…

Однако Лукас сказал, что я великолепна и сногсшибательна, причем на двух разных языках. Говорил он искренне — сомневаться не приходилось. Все мое существо кричало — он не выдумывает.

Для меня игра точно закончилась.

Другое дело, что вслух я это произнести не могла. Сегодняшним вечером завершался наш эксперимент. Последняя его часть — четвертое свидание. Мое сердце готово было разорваться. Если не сейчас, так завтра, когда я вернусь в свою квартиру и мы уже не будем видеться каждый день. Если не завтра — значит, через пару недель, когда Лукас уедет в свою Испанию.

Я судорожно выдохнула:

— Спасибо тебе…

— Спасибо? — удивленно наклонил голову он.

Я отвела взгляд, хотя мне хотелось смотреть и смотреть ему в глаза.

— Да. Сегодняшний вечер — потрясающий романтический поступок с твоей стороны.

Так оно и было. Фаза четвертая — романтический поступок.

В романах такое обычно происходит после серьезной размолвки, когда чувства подвергаются суровому испытанию. Правда, вряд ли это применимо к нашему случаю — у нас, как ни крути, эксперимент. Вероятно, через четвертую фазу можно было спокойно перепрыгнуть.

Лукас ничего не ответил; просто сидел и разглядывал меня, и на его губах играла легкая, почти печальная улыбка.

Я потянулась за фужером, пытаясь подобрать нужные слова. Решила наконец задать вопрос, который давным-давно крутился в голове.

— Могу я тебя кое о чем спросить, Лукас?

— Все что угодно, ты же знаешь.

— Ты никогда не рассказываешь об Испании…

Последний вечер — пора попытать счастья. Он ни разу не говорил о своей травме, не вдавался в подробности случившегося. И все же я тешила себя надеждой, что рано или поздно Лукас вернется к прежней жизни.

— Максимум, что я слышала, — несколько слов о Тако и о бабушке. Знаешь, у нас был план привезти ее сюда вместе с собакой, но она сказала, что сыта Нью-Йорком по горло. Пару лет назад была здесь, навещала Лину. Говорит, тут все настолько огромное, что у нее появляется… хм… цыплячья кожа. Чаро не смогла перевести мне это выражение.

— Piel da gallina? «Мурашки по коже». — Лукас хмыкнул, однако, судя по всему, мыслями от бабушки и от мурашек был очень далеко. — Так что ты хочешь знать, прекрасная Рози?

Я хотела знать все.

— Ты скучаешь по дому?

— И да и нет.

Я передвинулась на краешек стула, и мои колени оказались между его ног.

— Расскажи, по чему конкретно скучаешь?

Из него словно выпустили воздух, и я, встревожившись, положила руку ему на бедро. Он в ответ коснулся ногой моего колена и ответил:

— Скучаю по своей прежней жизни. Порой просыпаюсь с ощущением, что все вернулось; начинаю размышлять, на какой бы пляж податься, пока не нахлынул народ. А потом вспоминаю…

— Что вспоминаешь?

Он уставился на мою руку, по-прежнему лежавшую на его бедре.

— Что я не в Испании. Что я уже не тот, каким был.