Любовный контракт

С тостом на полпути ко рту Оливия помолчала, размышляя, прежде чем ответить:

— Ты хочешь сказать, что не сможешь открыть сельский праздник и вручить призы в следующую субботу? Я не ослышалась?

— Именно так, милая, извини меня. Не такое уж большое дело — разрезать красную ленточку, солнышко.

— И это все, чем ты можешь ответить? «Милая» и «солнышко» в одной фразе?

— Нет. Я искренне сожалею, что не смогу быть на переднем крае южноафриканской политики и вегетарианской кухни.

— Стю-арт! — Она сильно шлепнула его подушкой. — Я тебя ненавижу!

— Сделай это вместо меня — если любишь! — Он прикрылся от ударов другой подушкой, как щитом.

— Я знала, что не надо было тебе предлагать! Знала, что ты свалишь на меня! Знала, что найдется повод! Ты можешь мне объяснить, а чем вообще занимаются директора вроде тебя?

— Прежде всего, я изучаю мировую потребность в книгах и газетах, анализирую, что исчезает из списков бестселлеров быстрее всего. Я отправляю эту информацию по соответствующим каналам, чтобы облегчить мучения персонала, который читает огромное количество глупостей каждый день, а это не под силу даже такому Супермену, как я. Итак, я сообщаю отцу Супермена выводы, на основании которых он может вручить определенные суммы определенным людям, которые потратят их по нашему поручению. Я провожу Советы, изучаю финансовые отчеты и прогнозы, слежу за индексами на бирже и беседую с моими брокерами по инвестициям, а еще с отцом.

— Хватит, я не желаю знать! — крикнула она, продолжая лупить его подушкой.

— Я поддерживаю мир между Торонто, Нью-Йорком и Лондоном. Подписываю множество чеков, хожу на разные собрания, летаю первым классом, наблюдаю за тенденциями в рекламе, банковском деле, маркетинге, за связями с общественностью и тому подобным. Я принимаю множество клиентов, инвесторов, банкиров, торговцев, печатников, переплетчиков, редакторов, авторов и их агентов и диктую письма своим многочисленным личным помощникам. Я нанимаю и увольняю персонал, я все время раздаю решения и сочувствие… — Тут он изловчился и сгреб ее вместе с подушкой. — Я весь день говорю по телефону, передаю и принимаю факсы. Я организую, я представительствую, я разрешаю споры, я молюсь… — Он потянулся к ней губами, крепко удерживая ее.

— Убирайся от меня!

— Молюсь, чтобы моя отдалившаяся жена поняла, почему я не появляюсь дома вовремя попросить прощения за обед, который пригорел, как и я сам… Я делаю заявления перед политиками и губернаторами, забочусь об управленческом персонале, членах Совета и специалистах, но так, чтобы не превысить текущий бюджет, не то мой старик побьет меня. Я улыбаюсь в комитетах старых леди. Я выступаю в комитетах молодых леди. Я распределяю благотворительные щедроты и отвечаю любопытным, желающим знать, как сделаться миллионером в два счета и без усилий. А затем я снова беседую с отцом… Не тянись за подушкой, Оливия, не то заставлю тебя весь день жевать эти перья!.. А моего внимания требуют еще моя мать, тесть, теща и Э.Д. Кливер, не говоря уже о том, что необходимо поболтать с женой и заняться местным отделением ассоциации туристов. И это только для начала… Не надо, Оливия, не бей меня!

— Что ж, ты честно расставил свои приоритеты. Но не думаешь же ты, что я приму схему, которая отводит твоей жене предпоследнее место, ниже которого лишь туристы? — спросила Оливия, прижатая им так, что была не в состоянии сделать ничего, кроме как укусить его за нос.

— Я тебя слушаю, милая!

— Какое у тебя на самом деле состояние?

— Я, честно, не знаю. Во всяком случае, это все бумажные деньги.

— Вот именно! Наш садовник начинал как положено, а со временем развернулся на сто восемьдесят градусов, и теперь сорняки снова растут там же, где и росли!

— Твои замечания всегда бесспорны — вот почему я и женился на тебе! Но к чему все это ведет, любовь моя?

Он ослабил хватку и возобновил интерес к ее анатомии.

— Стюарт!

— Ммм…

— Как ты считаешь, что такое любовь?

Он призадумался.

— Я думаю, что любовь — это когда тебе хорошо с выбранным партнером и ты абсолютно честен с ним. И еще постоянная готовность к сексу! — Он, в свою очередь, куснул ее за ухо. — После драки подушками об этом особенно приятно поговорить.

Оливия расхохоталась.

— Иногда я спрашиваю себя, зачем вообще вышла замуж за умственно отсталого миллионера, — сказала она, лаская его обнаженную грудь.

Он гладил ее волосы цвета поджаренных каштанов, пышно выросшие со дня их свадьбы, потому что он не разрешал обрезать их.

— Я часто делаю то же самое. Спрашиваю себя, почему ты вышла за меня.

— Потому что ты настаивал. И потому что я надеялась спасти тебя от предыдущей аморальной жизни.

— И все?

— Сначала расскажи мне, что ты обсуждал с Эштоном и Теодором, тогда я живописую тебе, как я совершу сати, если ты когда-нибудь найдешь другую женщину.

— Что такое сати?

— Неужели ты такой невежественный?

— Может быть… — Его сексуальные глаза под полуприкрытыми веками ничего не выражали.

— Сати — это акт крайнего самопожертвования. Индийский обычай, когда вдова всходит на погребальный костер своего умершего мужа — господина и хозяина.