— Я уж было совсем собралась помереть с голода и отдала омлет ночной сиделке, которая была еще более голодна, чем я. Она была ему рада, а мне он напомнил яичный порошок времен войны. К ланчу мне принесли куриные тефтельки, приготовленные на пару. Я им сказала: с зубами у меня все в порядке, может, вы меня перепутали с другим пациентом?
Они еще потолковали о том о сем, и Оливия, заметив, что Бэрди устала, сказала, вставая:
— Ну, я пошла, Бэрди!
— Так скоро? — жалобно спросила та.
— Мои полчаса истекли, и я не хочу, чтобы меня выставили…
— Навещать больного — больно. Моя старая тетка, сестра отца, которая вырастила меня, умирала столько раз, что я потеряла счет часам, проведенным у ее постели. В общем, иди, если хочешь.
— Бэрди, а ты помнишь то время, когда я пришла к вам скверной девчонкой, ищущей убежища от своей отвратительной средней школы?
— Нет, не помню!
— Помнишь, помнишь! И то, как я улизнула из школы, и то, как ты спасла меня от папиного гнева, сказав ему, что пригласила меня остаться на уик-энд.
— Ну и что? — неохотно сказала Бэрди.
— А то! Теперь я говорю то же, что сказала тогда: никогда не смогу отплатить тебе, потому что я не такая богатая, как мой отец. А ты мне ответила: деньги — это еще не все. Да, так ты и сказала! С тех пор в папиных разговорах меня больше всего раздражали эти бесконечные фунты, шиллинги и пенсы. А еще ты сказала мне, что надо делать добро ближнему, чтобы тот сделал добро следующему и так далее, пока весь мир не будет наполнен добрыми делами.
— Я так говорила?
— Именно так.
— Должно быть, у меня случился неудачный день на работе…
— Бэрди, хватит вилять! — воскликнула Оливия, посмеиваясь над нежеланием Бэрди, чтобы на нее смотрели как на маяк в ночи. — Я это слышала, запомнила и никогда не забуду. Ну так вот, я хочу сделать доброе дело именно для тебя и именно сейчас. И хватит говорить о больничных счетах и стоимости отдыха на Антибах — это доброе дело!
— Убирайся отсюда, Оливия Котсволд-Маккензи, пока я не разревелась!
Оливия, с ямочками на щеках, ласково взглянула на новую прическу Бэрди, подкрашенную голубым, — та всегда была такой старомодной! Она наклонилась и шепнула ей на ухо:
— Я приду в понедельник, лапушка. Прошу прощения насчет завтра, но мы со Стюартом намерены провести весь день в постели. Воскресенье — это единственное время, когда мы можем вести себя как настоящие разлагающиеся миллионеры.
— Скажи своему мужу, что если он больше думает об игре в гольф, чем о визите к Бэрди Гу, то я не желаю его видеть!
— Скажу. И вытащу его навестить тебя в понедельник после работы.
— Не беспокойся, к тому времени меня могут выписать.
— Нет, нет, ты пробудешь здесь по крайней мере еще неделю. Пока, Бэрди, развлекайся с канарейкой!
Она поцеловала Бэрди в щеку и оставила ее наедине с новой порцией куриных тефтелей на пару.
Оливия прибыла домой сразу после двух и отпустила Эрнста на уик-энд. Стюарт еще не вернулся с гольфа, так что она приготовила себе немного супа и бутерброд с сыром и улеглась в постель. Доктор Гаррет сказал ей, что надо каждый день стараться задирать ноги хоть на пару часов. Хорошо бы она выглядела в офисе с ногами на столе, если бы кто-нибудь вошел к ней в кабинет!
Уик-энды были единственной возможностью потворствовать себе. Но не успела она устроиться в постели с миской супа и включить старый фильм с Дорис Грей, который уже раз десять видела, как зазвенел звонок, сопровождаемый тяжелыми ударами дверного молотка. Она подумала, что Стюарт забыл ключи, но это оказалась Аннабел с корзиной в руках.
— Хэлло, надеюсь, я вас не потревожила? Вот вам несколько растений для декоративного сада!
— Ах, не упоминайте о наболевшем! Стюарт желает выращивать виноградники и разводить лошадей, — мрачно сказала Оливия, стоя перед ней босиком. — Заходите, я как раз ем томатный суп — хотите немного?
— Нет, спасибо, Оливия, я только что съела ланч, но вы продолжайте! Я знаю, Стюарт сейчас играет в гольф с доктором Гарретом, и хочу извлечь выгоду из его отсутствия. Мне надо поговорить с вами наедине.
Это прозвучало зловеще, но Оливия бесстрашно впустила Аннабел и проводила ее на кухню.
— Ладно, вываливайте растения в раковину, а я пока сбегаю наверх и принесу свой ланч. Возьмите себе стакан молока и идите в гостиную.
— Спасибо, я не хочу пить, — сказала Аннабел от раковины.
В гостиной Оливия свернулась клубочком в любимом кресле, в то время как Аннабел заняла софу.
— Ну, вперед!
— Знаете, я пришла извиниться за Макса.
— За Макса? При чем тут Макс? — спросила Оливия, доедая холодный суп.
— Ну, вам известно, что он может быть немножко фанатиком, когда говорят о его происхождении. — Гораздо больше, чем «немножко», подумала Оливия. — Его дурацкие замечания в поезде по дороге домой — это просто дурной вкус. Он всегда был за апартеид, потому что боится, что страна захлебнется в крови, если АНК утвердится во власти!
— Я не знала, что это вас беспокоит, Аннабел.
— Он сказал мне, что, похоже, разозлил вас своей позицией.
— Это точно. Ваш муж — расист, мне следовало это сказать ему в лицо.