Перевязка сломанных ребер длилась недолго. От близости и терпкости его тела, от ужасных синяков, которые покрывали его, Кэтрин охватывали слабость и тошнота. Гораздо легче ухаживать отстраненно, без лишних мыслей. Когда-то она касалась его гладкой, без единого пятнышка кожи в любовных объятиях, была также близка к нему, как сейчас, но только прикосновения эти вызывали удовольствие, а не тревожную жалость.
– Госпожа, с вами все хорошо? – заботливо спросил Годард, бережно опустив Оливера обратно на носилки.
– Нет, – покачала головой Кэтрин, – но я справлюсь. Она подняла голову и гневно посмотрела на слугу:
– Я никому не позволю занять мое место. Теперь он мой.
Годард серьезно кивнул, затем потянулся к кошельку на своем поясе.
– Он и прежде был ваш. Вы, наверное, захотите взять вот это.
Он отдал ей узел из волос, сплетенный Этель в то время, которое теперь казалось совсем другой жизнью.
Кэтрин взяла его и заметила, что он обгорел с одного края.
– Упал в огонь, – слегка повел плечами Годард. – Милорд не был расположен беречь его, поэтому я взял его себе, чтобы сохранить.
Молодая женщина провела пальцем по перевитым прядям.
– Ты видишь многое, верно?
Годард, смутившись, опять повел плечами.
– Я простой человек, госпожа, и вижу только то, что под самым носом.
– Именно это я и имела в виду, – печально улыбнулась ему Кэтрин. – Я…
Она резко оборвала фразу и повернулась, прерванная появлением крепкого мальчика с ярко-рыжими волосами и блестящими бледно-серыми глазами. Он был одет в запыленную тунику с порванным подолом, но расшита она была золотой нитью, а застежку плаща украшали драгоценные камни.
– Где Оливер, что с ним случилось? – властно спросил мальчик, протолкнулся к носилкам и уставился на раненого рыцаря.
– На него напали наемники, сир, – ответила Кэтрин, дипломатично добавив последнее слово, исходя из единственной догадки, что этот ребенок не может быть ни кем иным, как драгоценным принцем Генрихом. – Он ранен тяжело, но не смертельно.
Мальчик фыркнул и упер руки в бедра. Кисти были квадратные с короткими пальцами и грязными ногтями. Их тыльную сторону густо покрывали красноватые веснушки.
– Кто ты?
Взгляд его был острый и ясный, как стекло. Кэтрин почти физически ощущала вибрацию.
– Мое имя Кэтрин из Чепстоу, сир. Я умею лечить и знаю сэра Оливера.
Мальчик нахмурился.
– Я слышал о тебе.
– Надеюсь, только хорошее, сир, – улыбнулась Кэтрин, но глядя настороженно.
Генрих пожал плечами, словно ее замечание не имело смысла. Позже молодой женщине предстояло узнать, что, привыкнув к постоянным сплетням и слухам, он приобрел к ним отменный иммунитет и всегда предпочитал составлять собственное мнение.
– Когда он поправится?
– Трудно сказать, сир. Сломанным костям требуется несколько недель, чтобы срастись, но они не помешают ему встать через небольшое количество дней. Однако он тяжело ранен в левую руку, и эту рану придется лечить долго, причем неизвестно, насколько он сможет владеть ею после выздоровления.
Мальчик внимательно выслушал и кивнул, но продолжал хмуриться. Между его бровями залегли две глубокие складки.
– Тем не менее он достаточно поправится для того, чтобы сопровождать меня, когда я отправлюсь назад к отцу в Анжу. – Это прозвучало скорее как заявление, чем как вопрос. Ясные серые глаза пытливо смотрели на Кэтрин.
Оливер шевельнулся на носилках.
– Я достаточно поправлюсь для этого, сир, – произнес он, едва шевеля губами и не открывая глаз.
– Я говорил тебе не ходить, – склонился над ним Генрих. – Я говорил, что когда стану королем, ты получишь свои земли.
По губам Оливера скользнула тень улыбки.
– Честь требовала, – пробормотал он.
– Честь чуть не убила тебя, – растерянно пожал плечами мальчик.
– Лучше так, чем бесчестье, сир.
Генрих покачал головой, отступил от носилок и отрывисто бросил Кэтрин:
– Ухаживай за ним хорошо.
– Именно так я и собираюсь сделать, сир, – ответила она, не зная, сердиться или восхищаться его манерами. Десятилетний мальчик вел себя как взрослый.
Генрих едва заметно кивнул ей и исчез так же быстро, как появился.
– Неужели никто не хочет оставить меня в покое? – невнятно произнес Оливер.
– Похоже, что никто. – Кэтрин была благодарна за появление Генриха. Он дал ей передышку, чтобы взять себя в руки, и теперь она могла отвечать спокойно и весьма практично. – По крайней мере, до тех пор пока ты не окрепнешь настолько, чтобы встать и уйти.
На это Оливер не ответил, потому что уже спал.
ГЛАВА 26
Лихорадочный жар Оливера набирал силы и спадал, набирал силы и спадал. Большую часть времени он спал: тело и дух находили убежище в забвении. В покой глубокого сна время от времени вплетались грезы и явь, то прекрасные, то ужасающие, но в основном не поддающиеся осмыслению. Пришел брат, встал над ним и сказал, что он вел себя, как дурак. С ним была Эмма, она согласно кивала головой и держала на руках ребенка. Они не объяснили, почему пришли к такому выводу, полагая, видимо, что ему это известно.