Любвеобильный джек-пот

– Она сказала, что вот идет красавец-мерзавец! Так и срифмовала прямо, – начал неуверенно Тишаков, не осмеливаясь глядеть на Лию. – Весь такой из себя чистый и непорочный. Шатается тут, жену бывшую навещает, а на самом пробу ставить негде.

– И еще что?

Это снова была присказка. Ох, и мастак же был Тишаков заговаривать зубы, уходя от главного.

– И еще... Что та девка, что полтора года назад померла в квартире Гольцова, всю дорогу только с этим чистоплюем сюда и шастала... Как уедет жена из дома, так он с ней сюда...

Глава 17

Гольцов сидел, сгорбившись, на стуле возле газовой плиты и ел суп прямо из кастрюли. Жадно ел, по-мужски звучно прихлебывая, не забывая откусывать хлеб от большого куска, зажатого между безымянным пальцем и мизинцем правой руки.

– Шницель с гречкой будешь? – спросила Лия, отталкиваясь от притолоки, где она незамеченной простояла минут пять.

Гольцов вздрогнул от неожиданности, поднял на нее побитый взгляд и молча кивнул. Лия кинулась к плите, засуетилась, подогревая гречку, заново обжаривая шницеля. Выложила все в тарелку и демонстративно поставила на стол. Ну, не в тюрьме же, в самом деле, чтобы так вот хлебать из кастрюли, сидя посреди кухни.

– Может, скоро там и окажусь, – огрызнулся он беззлобно, но к столу все же подвинулся и даже нож с вилкой в руки взял. – Видишь, что делается! Сначала одна погибает. Потом вторая на грани. И все у меня! Все в моей постели! Подумать только, будто там медом намазано, что их разбирает умирать именно там!.. Узнала что-нибудь в отделении?

– Ага. – Она любовалась его усталой жадностью до еды, любовалась тем, как он нетерпеливо терзает шницель, быстро сует кусок за куском в рот и глотает, почти не разжевывая. – Много чего узнала я. А еще больше узнал Сережа Тишаков.

– У-умм, – закивал Дима, не прекращая своего занятия. – Я говорил тебе, что малый ушлый. Где-нибудь что-нибудь да раскопает. Что он узнал в Сытниково?

Про Сытниково Лия рассказала ему в двух словах. Собственно, и рассказывать было особенно нечего. У всех троих имелось алиби, подтвержденное директрисой детского дома. Вскользь упомянула о догадках Тишакова относительно золотой безделушки и старого шелкового халата. И под конец спрашивает:

– А почему ты не интересуешься тем, что я узнала о твоем деле? Правильнее, о твоих делах? А, Дим? Неужели неинтересно? Никогда не поверю!

– А чего мне интересоваться! – воскликнул он с фальшивой радостью и отодвинул от себя опустевшую тарелку. – Мне впору сухари сушить! Надо же, такая, блин, засада! Ни одно, так другое. Ни другое, так третье!..

Лия быстро все убрала, поставила посуду в раковину – не до того теперь – и, тихонько подкравшись к Гольцову сзади, обняла его.

– Димочка мой... Все будет хорошо, поверь... – Она с нежной осторожностью поцеловала его в затылок и потерлась о его макушку щекой. Надо же, и у нее получалось быть ласковой, а она думала о себе совсем, совсем иначе. – Все будет хорошо! А ты где был так долго? Не позвонил!

– Дома я был, – выдохнул он с печалью, взял ее ладонь и несколько раз прижал ее к губам.

– Не было тебя дома! Я звонила в дверь! Ты не открывал!

– Да не в этом доме. А в том, что стоит заколоченным. Образно, конечно... Пустует мой дом, одним словом... А там телефон давно обрезан за неуплату.

– А мобильный?

– Мобильный в машине, – ответил Гольцов не совсем уверенно, то ли врал, то ли чего-то недоговаривал. – Так что будет хорошо? Мне что-то удалось пропустить, а, котенок?

И Лия рассказала ему все. И про визит Тишакова. И про неурочный допрос охранника, попахивающий самодеятельностью. И про тайну, которую скрывала все это время Надин.

– Черт возьми!!! Черт возьми!!! Это же все, буквально все меняет!..

От неожиданности и радости он соскочил с места, едва не свалив Лию с ног. Заметался по кухне, потом подлетел к ней, схватил в охапку и целовать принялся, и тискать, и повторять без конца:

– Девочка моя! Это же все в корне меняет!!! А я-то... Я-то чего только за сегодня не передумал... Не знал, как скажу тебе... И поверишь ли ты мне после всего, что произошло...

Она уже не знала, плакать ей или смеяться. Радоваться или горевать.

Димка, ее Димка оказался полностью оправданным. Пока еще только предварительно, но оправданным, хотя бы перед ней. А Мишаня...

Мишаня из бывшего обиженного ею мужа вдруг превратился в страшного монстра! В чудовище! В лжеца... Какое там еще из подлых определений оставалось неохваченным?..

Все его россказни о его неудачах с женщинами оказались подлым враньем! В том, что он постоянно, раз за разом, разочаровывался, не было и тени правды. Он просто хотел постоянно контролировать ее комплекс вины. Он культивировал его, не выпуская бывшую жену из-под своего контроля. А на самом деле...

Не было у него никого никогда! Никого, кроме той рыжеволосой девушки и еще Марты. Кто из них кому перешел дорогу, теперь можно было только догадываться.