Любвеобильный джек-пот

Неужели он и правда ничего не понимал?! Не понимал, насколько ей важно знать все, все, все. Не понимал, как не хочет она начинать все чистое и хорошее с оставшихся незамеченными темных пятен. Как хочет, черт возьми, чтобы не тянулся за ним шлейф неприятных подозрений. И чтобы никакого шепота в спину.

– Лия, милая, да ты ханжа! – воскликнул Гольцов, привалившись к двери спиной. – Так не бывает, чтобы все и всегда в шоколаде! Это только в кино и в рекламе все совершенно и безупречно. Жизнь-то полна грязи.

– Я не хочу ее между нами, Дим!

– Ее и нет!

– Почему ты не сказал мне сразу?! Ну, почему?! Только не говори, потому что я не спрашивала. Я спрашивала! И не один раз! А ты не сказал! Почему, черт тебя побери?!

– А ты бы поверила мне тогда? Поверила бы, не имея в активе ни одного подозреваемого, кроме меня?

И, не дождавшись ее ответа, он ушел. Повернулся к ней спиной. Отпер дверь торчащим из замочной скважины ключом и просто ушел.

Господи! Что она наделала?! Что она только что наделала, идиотка???

Приставив ухо к входной двери, она слушала и ждала, ждала и слушала, не хлопнет ли его дверь напротив. Нет, не хлопнула. Вот лифт загудел, это да. А в квартиру он не пошел.

Лия бросилась к окну в кухне. Откинула шторку в сторону и уселась на подоконник, и стала ждать. Если ее предположения верны, то он сейчас... Да, точно, уехал. Сел в свою машину и уехал. Уехал наверняка в свой дом.

А она осталась. Глупая, справедливая, быть может, и снова одинокая.

Так и не научилась она отношениям. Тешилась напрасно. Не выйдет из нее жены, подруги, любимой. Это не про нее. Она ментовская сучка и не более. Жесткая и непримиримая.

Она принялась обвинять его, испугавшись, пускай и за него же. Не попыталась понять, а набросилась. Разве так поступают любящие женщины? Нет, наверное. Они поступают как-то иначе. А как, она не знала пока. Удастся ли ей это, по силам ли...

Глава 18

Бабье лето, укутавшее город шалью опаленных сентябрем листьев, вдруг принялось капризничать и посыпать землю мелкой слезой промозглого дождя. Паутина, прибитая влагой к самой земле, мелко вздрагивала от холодных порывов ветра. В мелких морщинистых лужах хмурилось низкое небо.

Лия вышла из подъезда, поправила на плече сумку с провизией и двинулась проторенным за неделю маршрутом к городской тюрьме. Хвала Всевышнему, ей разрешили кормить Саньку. Со свиданиями убедительно просили повременить, а вот в передачках не отказали. Правда, в обмен с нее вытребовали обещание, что уже через месяц она приступит к своим прежним обязанностям.

Через месяц так через месяц. Ей-то что! Чем еще заниматься?!

Она же снова одна. Совершенно одна.

Гольцов после той памятной ночи больше не появлялся и не позвонил ни разу. И вчера днем она столкнулась на лестничной площадке с представителем риелторской компании. Тот по-хозяйски ворочал ключом в замочной скважине Димкиной двери, попутно с кем-то договариваясь по мобильному о том, чтобы продемонстрировать жилплощадь.

Продает квартиру! Тут же полыхнула по мозгам паническая мысль. Съезжает...

Ну, да, конечно. Остаться здесь, значило то и дело неизбежно сталкиваться с ней на лестничной площадке, в лифте, у мусоропровода. А он не хотел. Не хотел ее больше видеть.

Закончив ежедневную процедуру по передаче в узкое окошко банок с супом, картошкой и огромными кусками мяса, Лия направилась к отделению милиции.

Пора было проведать Тишакова и разузнать кое-что. Недели ей вполне хватило справиться с гневом, теперь пора настала. Она ведь даже не знает, удалось ли им взять Мишаню под арест по подозрению в убийстве Игоси и нападении на Марту. Все минувшие дни ребятам приходилось общаться все больше с его адвокатом.

И состоянием Марты, кстати, не мешало бы поинтересоваться.

Как она там? Пришла ли в себя? Есть ли кому за ней ухаживать? Если Лия не ошибается, то Марта была единственным ребенком в семье у единственного родителя, а тот не так давно умер. Или... Или Гольцов сейчас как раз возле нее, потому и глаз не кажет?

Надо же, странно, что только теперь ей пришло это в голову. Чем вот только за минувшие семь дней не засоряла свои мозги, а об этом и не подумала ни разу.

Отсыревшие и липкие от утреннего дождя листья нанизывались на каблуки ее сапог, раздражая и мешая думать. Приходилось всякий раз высматривать возле деревьев какую-нибудь тростинку, останавливаться и, подобрав ее с влажной земли, соскребывать снизку из листьев с высоких шпилек.

Вот угораздило ее сегодня. Высокие сапоги на тонком каблуке. Укороченное пальто, отороченное бархатом. Кокетливая шляпка. Зачем и для кого так вырядилась? Надеялась столкнуться в милиции с Гольцовым? Глупо... Или и не глупо вовсе?