Нары в два яруса. На них спят, едят, ненавидят, убивают. А то и спать бывает негде. Заселяют так, что только и возможно сидеть плотными рядами.
Саша... Сашенька... Голубчик, как же ты мог, а?! Она ведь только на несколько дней опоздала, оформляя документы. Подвел, как всегда, махровый российский бюрократизм.
Жили бы сейчас вместе. По утрам бы вместе завтракали, отбирая друг у друга пульт от телевизора и наперегонки переключая каналы. Она бы встречала его из школы, усаживая на глазах у его новых друзей в новенькую машину. Она купила бы, непременно купила бы, только ради него и ради того, чтобы он хвастался своим приятелям, какая крутая у него мать. Ходили бы вдвоем по магазинам, выбирая ему новенькие джинсы, и спорили бы, спорили до хрипоты, пытаясь убедить друг друга в том, что сейчас носят, а что «полный отстой». А может, она и спорить бы не стала вовсе. Уступала бы ему во всем. Он же умный, Санька-то. Умный и рассудительный. Он бы ни за что не купил ерунды.
Не получилось у них ничего этого...
Тишаков встал, как вкопанный, у самой дальней двери и проговорил отчего-то шепотом:
– Помните, Лия Андреевна. Десять минут. Я буду за дверью. Если что, кричите.
Господи! О чем он?! Неужели и правда думает, что Сушков Александр Александрович способен сотворить с ней какое-нибудь зло?!
– Он прежде всего преступник, Лия Андреевна, – проворчал настырный Тишаков, уловив в ее лице что-то такое, чего она не осмелилась произнести вслух. – Будьте осторожны.
– Все хорошо, Сережа. Я недолго... Я скоро... А он что же, по-прежнему молчит?
– Да. Молчит. Молчит и ревет иногда.
– Он плакал?! – внутри запекло и заныло так, что впору реветь было самой. – По какому поводу?
Тишаков вдруг замялся, и она уже настойчивее переспросила:
– Почему он плакал, Сережа?! Его что, били???
– Да ну что вы, Лия Андреевна! Кто бы посмел?! – возмутился Сергей Иванович. – Нет, не били... Просто он просился увидеться с вами... Может, что-нибудь хочет рассказать.
– Ага, так значит. Ладно, открывай, – ей еле удалось подавить собственный сарказм.
Сразу все встало на свои места, и стал понятен благородный порыв Тишакова. А она-то голову ломала, с чего это Сергей Иванович вдруг решил ей свидание с подследственным устроить? Дело-то простое, оказывается. Надеется с ее помощью выйти на след преступной группировки. Она разговорит мальчишку, узнает адреса, имена, фамилии, ну а там и он подключится.
Молодец, Тишаков! Далеко пойдет! Только не выйдет у него ничего. Не виновен ее Санька. Она могла памятью погибшего Филиппа Ивановича поклясться, что Санька не виновен. Доказать бы ей вот только собственную убежденность. Доказать, а потом забрать этого шалопая отсюда. И уже не отпускать от себя никуда и никогда. И никакого ожидания возле кованых ворот детских домов. Никаких воскресных встреч. Только вместе и всегда, и никак иначе...
Дверь Тишаков открыл быстро, без скрипа и лязганья металлических засовов. Впустил ее, и тут же дверь захлопнул громко и со значением.
Лия переступила порог и замерла у входа, оглядываясь.
Здесь ей еще бывать не приходилось. Здесь обычно встречались со своими клиентами адвокаты.
Комната три на три. Зарешеченное без занавесок окно. Замалеванные темно-синей краской стены. Протертый до дыр линолеум на полу. И стол, разгородивший комнату пополам. По одну сторону, под самым окном с решеткой, сидеть должен был заключенный. По другую... теперь вот она.
– Здравствуйте, Сушков, – обронила она коротко и строго и, шагнув вперед, поскорее уселась к столу, не дай бог было упасть или споткнуться, ноги совсем не держали. – Как твои дела, Сушков? Как здоровье? Тебя не обижают? Может быть, просьбы какие-нибудь имеются? Слышала, что ты от адвоката отказался. Хотел видеть меня. Так смотри...
Коротко стриженная белобрысая лопоухая голова опустилась еще ниже. Еще немного и точно уткнется в стол лбом. Плечи под темной ситцевой курткой сведены. Рук и вовсе не было видно. Он точно на них сидел теперь, была у него такая привычка подкладывать ладони под себя.
– Сушков! – повысила Лия голос, чтобы только не молчать. Стоило ей замолчать, и она точно задохнется от горя, дышать-то совершенно стало нечем. – Посмотри на меня!
Санька не подчинился. Шмыгнул носом негромко и все так же продолжал сидеть с низко опущенной головой.
– Что за дела, Сушков?! Мне передали, что ты хотел...
– Я так не говорил... – вдруг раздалось писклявое от самой столешницы, исписанной шариковой авторучкой местной клиентурой.
Лия опешила. Это что же, Тишаков решил по-своему обыграть ситуацию? Заранее подготовил ее, чтобы она... Черт, как противно!
– Как не говорил?! – пробормотала она совсем тихо. – Мне сказали, что ты хотел меня видеть. И даже плакал. Разве не так?
– Я так не говорил, – снова произнес ее неусыновленный сын, все таким же писклявым дребезжащим голоском.
– Хорошо, я сейчас позову Тишакова, и мы у него спросим, что ты говорил, а чего нет! – рассердилась вдруг она, время-то шло, а они ни с места.