Любвеобильный джек-пот

И тут он поднял голову и посмотрел на нее. Посмотрел своими неподражаемо синими глазищами, в которых плескалась теперь такая мука, что ее хватило бы на сотню ее страданий. И она заревела тут же. И бросилась к нему через стол, обхватила его непутевую лопоухую голову и прижала к себе, и зашептала:

– Что же ты наделал, дурень ты мой?! Ну что ты наделал?! Зачем ты сбежал тогда?! Зачем?! Я же документы уже все подготовила! Хотела усыновить тебя. Приехала в детский дом, а тебя уже нет! Я же чуть с ума не сошла. А потом эти кражи... И ты снова исчез... Санька, ну что же мне с тобой делать-то?! Дурень ты чертов!!!

Он начал мотать головой так сильно, что дважды ударил ее макушкой по подбородку. И мычать начал глухо и неразборчиво. Как глухонемой, ей-богу.

– Что ты, Саня?! Что?! – Лия попыталась было поднять его голову, но он не дался, уткнувшись лбом ей куда-то под мышку. – Ну, чего ты, дурачок?! Ревешь что ли?!

– Я не говорил, – еле выговорил он, странно заикаясь.

– Да что ты заладил, честное слово! Не говорил, не говорил!!! Чего не говорил?!

Слезы текли и текли из глаз. Ее руки мяли, терзали его худые лопатки, гладили по острым плечам, рукам, которые снова покрылись цыпками, сколько она билась, когда выводила их. И говорить о чем-то вдруг показалось ей бессмысленным. Сидеть бы вот только рядом, да не расставаться.

– Я не говорил, что ты ментовская сука! Я не говорил этого, – снова принялся он заикаться через раз и реветь теперь уже принялся без стеснения; сам ревет, глаза об ее свитер трет и повторяет без конца: – Я этого ничего не говорил. Это козлы эти все придумали! Я бы никогда... Никогда, ма, так про тебя не сказал бы! Это все суки эти... Нарочно... Знали, что ты моя... что ты ко мне... И нарочно все! А я не говорил так. И не врал тебе ни фига, поняла?!

И тут вдруг он выдернул свои руки из ее ладоней, обхватил ее, сцепив ладони в замок за ее спиной, прижался и заревел громко, как двухлетний.

Дверь распахнулась, как по команде. Предприимчивый Тишаков подозрительно оглядел их. Выразительно постучал указательным пальцем по циферблату часов на своей левой руке, и без единого слова снова исчез в коридоре. Все ясно, им добавили времени. И его требовалось не терять.

– Саня, успокойся, детка. Ну... Ну, давай, давай, успокаивайся. – Она потрепала его по спине, обхватила голову двумя руками и силой оторвала от себя, заглянув в зареванные детские глаза. – А ну-ка, давай, приходи в себя, малыш. И давай думать вместе, как тебя отсюда вытаскивать.

– Ма... Ма... Ты мне веришь?! – Его опухшие губы вздрагивали и судорожно кривились, а голубые глазищи смотрели честно и умоляюще.

– Верю, детка. Я единственная, кто еще верит тебе! Я знаю, что ты ничего дурного не сделал. – Лию захлестнула волна жалости, и она снова едва не расплакалась.

– Я не об этом! Я о том, что я ведь ничего гадкого не говорил о тебе, понимаешь!!! – снова воскликнул Санька и упрямо боднул воздух стриженной почти налысо головой. – Седой ляпнул этому менту длинному, что в коридоре сейчас. Нарочно ляпнул, жаба его задушила, что ты ко мне... Ну, что ты со мной... Короче, он изгадил все! Я и уехал тогда, когда вышел. Сразу уехал. Стыдно мне было. А тебе гадко, наверное... Ты же видеть меня не хотела. Я же знаю. Я бы тоже так, если бы ты так обо мне... А я не говорил, и Седому потом в зубы дал...

– Саня, я все поняла! Поняла! – Лия улыбнулась сквозь слезы.

Если бы не зарешеченное окно, не засов на двери, не поджидающий окончания свидания оперативник, мающийся в коридоре, она бы сейчас была абсолютно счастлива.

Санька... Ее Санька все это время мучился оттого, что кому-то пришла в голову гнусная идея испоганить то, что между ними возникло. Это же здорово было! Здорово!!! Это и было настоящее счастье, другим которого не дано постигнуть.

Она же говорила, пыталась доказать всем, что он хороший, а ей не верили. А над ее и его чувствами посмеялись и надругались.

Сначала какому-то Седому пришла в голову идея покуражиться над ними, а потом уже Тишаков подхватил. Уж из каких таких побуждений, одному ему ведомо. Не факт, что им двигало что-то плохое. Совсем даже не факт. Может, и в самом деле хотел предостеречь ее, спасти. Спасал, не понимая, как больно ей делает.

А от чего ее было спасать?! От кого?! От оборванца этого лопоухого, на двенадцать лет жизни которого выпало беды, за сотню лет им всем вместе не прожить?! От того, как он неловко и по-особенному называет ее «ма»?! И как тычется ей в бок зареванной мордахой, и ищет защиты, как отброшенный равнодушными пинками, никому не нужный щенок...

– Саня, детка, слушай меня внимательно! У нас очень мало времени. – Ей нужно было срочно брать себя в руки, второго шанса увидеться с ним могло не выпасть. – Убийство... Произошло убийство...

Он дернулся, будто по спине его ударили хлыстом. Выпрямился и даже отодвинулся бы, позволь она ему это сделать.

– Это не я!!! – выдавил он, еле-еле шевеля языком, и побледнел так сильно, что проступили тонкие венки на его висках. – Я никого не убивал!!! Ты думаешь, что это я???