Людены, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция

Примерно то же самое происходит и в ходе эволюции производительных сил человеческого общества. Была старая добрая Англия. То есть, кому добрая, а кому и не очень, но это не важно. Могла она прокормить столько-то крестьян, столько-то рыцарей, столько-то баронов, и столько-то всякой высшей знати, ремесленников, купцов, моряков. Потом придумали ткацкий станок. Стали делать ткань на мануфактурах. Ткани стало много, дешевой и хорошей. Стали ее продавать по всему миру. Стало еще выгодней производить ткань. Лорды начали сгонять крестьян с земли и разводить вместо крестьян овец. На шерсть для тех самых мануфактур. Земли для крестьян стало меньше, Англия оказалась способна прокормить значительно меньше крестьян. То есть не вообще прокормить, на халяву, а именно крестьян, которые кормились бы обработкой земли. Вот и стало крестьян меньше. Зато появлось много мануфактур. Появилось много мест для рабочих мануфактур, где они могли бы прокормить себя. Соответственно, стало значительно больше рабочих. Заметьте, что в отличие от болота, не пришлось ждать пока новые поколения новых видов народятся. Человек — существо высокоприспосабливаемое, этакий оборотень в мире животных. Лягушка она всегда лягушка, мокро вокруг или сухо, а человек — он вчера был крестьянин, а сегодня, когда голодно стало, завязал поясок потуже и пошел в рабочие. Согнанные с земли крестьяне и составили новый рабочий класс Англии. Разумеется те, кого в процессе не повесили за бродяжничество, или кто не нашел другое применение своим силам — будь то матрос, или купец, или солдат, завоевывающий новые рынки сбыта для своей страны. То же произошло и с правящим классом, был лорд-феодал, собирающий оброк, а стал лорд-капиталист, разводящий овец на шерсть, может даже используя кого-то из тех самых крестьян, с которых он собирал оброк еще совсем недавно. Просто кормушек для лордов-феодалов стало меньше, а для лордов-капиталистов — больше. Да и кормушки для лордов-капиталистов оказались больше и вкуснее. Вот и вся политэкономия.

Короче, главное правило — люди идут туда, где есть еда. А места, где есть еда, определяются производительным силами. При этом, производственные отношения определяют, как люди в одних местах могут отнимать еду у людей в строго определенных других местах. Если в этих других местах еды не оказывается, то и отбирать нечего. Производительные силы изменились — места, где есть еда изменились — в старых местах еды уже нет — старые производственные отношения перестают работать. Зато еда появилась в новых местах, и туда набежали люди. Как те, что производят еду, так и те, кто ее отнимает. По Марксу это означает, что появились новые производственные отношения.

А теперь давайте рассмотрим в качестве примеров известные переходы между формациями.

Смены формаций

От еды к рабам — «Аргх! Угх?! Бум!» (право силы)

Первый переход призошел от первобытнообщинного к рабовладельческому строю. При первобытнообщинном строе способы производства были простые — охота и собирательство. Да и орудия для этого были, прямо скажем, не слишком развитые — много ли добычи набьешь примитивным копьем или рогатиной? О собирательстве и говорить не приходится. Любое мало-мальски крупное племя выедало весь пригодный «подножный корм» очень и очень быстро, а потому было вынуждено мигрировать.

Одним словом, производительность труда была очень низкая — еды получалось только-только чтоб самому выжить и, если повезет, детей накормить. Это если крупно повезет, а если не повезет, то и самому можно было ноги протянуть. Против этого была, правда, у некоторых методика использования бегающего рядом не очень полезного, но питательного белка в форме членов соседних племен или, в крайнем случае, сопелеменников. По крайней мере на голодное время.

Шутки шутками, а делиться попросту говоря было нечем. Отбирая даже немного еды у человека можно было ожидать, что он просто умрет с голоду. А лишних людей в племени и так не держали, так что систематически отбирать просто не получалось. объединение в племя имело достаточно мало отношения к переделу еды, и в основном требовалось для совместной защиты и охоты, поскольку соседние племена не дремали, каждый чужак представлял из себя источник белка (см. выше), да и мамонта явно более реалистично было забивать толпой.

В этих условиях неравенство было минимальным — только в пределах разной физической конституции, навыков и умений отдельных индивидов. Самый «богатый», т. е. обладающий большим количеством еды, член племени был тот, кто сильнее, ловчее, лучший охотник. Это продолжалось столько времени, что въелось аж в наши гены. Ведь именно эти качества интуитивно оцениваются, когда речь идет о мужской красоте — рельефные мускулы, высокий рост, отсутствие лишнего жира, крепкое телосложение, словом этакий Шварцнегер. Замечу, что нельзя сказать будто эти признаки стали вредными, просто они перестали быть исчерпывающими.