Люди

В одну из таких вылазок наш муравей наткнулся на странный ароматный предмет. Муравей подбежал к нему, потрогал лапками, усиками. Это не было чем-то съедобным, но пахло так привлекательно, что невозможно было оторваться. «Нужно рассказать всем и всех сюда привести! – был первый порыв разведчика. – Нужно нести всем вместе, а то очень тяжело». Он уже успел сделать пару шагов в сторону муравейника, как внутри него появилось новое, до этого неведомое желание: «никому не говорить и оставить этот ценный предмет себе». Муравей так и поступил! Невиданное для насекомых своеволие!

«А вот бы быть таким большим, как муравьи-охранники! – желал муравей, со всех сторон обнюхивая находку. – Нет! – вдруг остановился он в охватившей все его существо идее: – Вот бы быть вообще больше и сильнее всех!» И от этого желания он так возмужал, почувствовал в себе такую силу, что подхватил тяжеленную находку и в одиночку потащил в муравейник, чтобы все увидели его немуравьиную мощь.

Именно так и случилось: муравей впечатлил своих собратьев, и те выделили ему ответственный пост. Но на этом муравей не перестал набираться сил, он рос дальше, с каждым днем увеличивался в размерах, расширялся, и вот он уже один стал грозой всех соседних муравейников. Он упивался своей мощью и властью. Но через некоторое время герой-муравей заметил, что перестал понимать команды других муравьев, и те в свою очередь тоже все меньше реагировали на его команды. А еще он заметил, что может больше не подчиняться муравьиным законам и инстинктам – словно эту функцию удалили из его организма. Теперь он мог делать, что захочет, бегать, куда захочет, есть, что захочет и совершенно не заботиться о сохранности королевы и муравейника.

И он сбежал в большой и опасный мир, где все окружающее до сих пор было значительно больше него. И муравей все желал и желал, чтобы он был самым большим, и самым сильным, и самым страшным, и чтобы его все боялись и уважали. И он, как ни странно, все рос и рос. И вот однажды утром он заметил, что две лапки из шести у него отвалились, а оставшиеся странным образом стали преображаться, тело вытягивалось, панцирь линял и отваливался, голова уменьшалась. Эти трансформации длились несколько дней, и с каждым днем муравей узнавал себя все меньше, и с каждым днем эти изменения нравились ему все больше.

Окончательно он изменился в одно сентябрьское утро. «Сейчас все бывшие сородичи уже готовятся к зиме», – мелькнуло воспоминание в его голове, он вздрогнул, расправил плечи, потянулся – ему больше не нужно было подчиняться законам природы – теперь он сам создавал эти законы. Он вытянул удивительно изменившуюся лапку, теперь ставшую рукой с пятью отростками на конце, и запустил ее в чудесные мягкие волосики на голове. Теперь он мог радоваться жизни и быть хозяином самому себе. Но время от времени его все же посещали ностальгические воспоминания, он снова захотел себе панцирь, твердую голову, жгучие усики, снова пожелал почувствовать себя в смертоносном строю серо-бурых тел.

– Найти, нейтрализовать, привести! – говорил командир, стоя перед их отрядом. – И ни шагу назад, а то – казнь на месте! – пригрозил он. – Мы защищаем честь государства! За правителя! – крикнул командир, подняв кулак вверх.

– За правителя! За правителя! – вторили ему десятки тел в матово-черных панцирях и шлемах.

«Найти, нейтрализовать, привести… – крутилось в голове вчерашнего муравьишки, он опустил забрало шлема, нащупал одной рукой оружие, второй взял щит. – Ох, как не хватает еще одной пары рук», – в последний раз мелькнула мысль в его голове под монотонный строевой шаг.

УРОДИНА

Оливия, как и все ее сверстники-старшеклассники, много времени проводила перед зеркалом. И каждый раз, глядя на себя, она задавалась одним и тем же вопросом: «За что?». За что ей такой идеально выгнутый большой нос, миндалевидные ровные глаза, располагающиеся на равном расстоянии друг от друга и от носа? За что природа наказала ее гладким лбом, пухлыми розовыми губами, маленькими симметричными ушками, густыми шелковистыми волосами? За что ей руки и ноги, которые на фоне обычных людей кажутся несуразными, противно длинными, идеально пропорциональными с ее телом. За что Всевышний обрек ее прожить жизнь уродиной?

Подростки постоянно крутятся перед зеркалом, пытаясь отследить происходящие с их организмом изменения. Зеркало становится их советчиком, индикатором, другом, пусть даже частенько привирающим и говорящим то, что от него хотят услышать еще эмоционально не окрепшие школьники.

У Оливии же все было наоборот – она трезво оценивала свою внешность. И ей не хотелось жить. Изгой. Она всегда останется изгоем для этого мира.

– Олли, дорогая! – позвала из кухни мама. – Иди завтракать!

Ее приятный и мелодичный голос вытянул Оливию из мрачных размышлений.