Люди без имени

Наконец, Рогову удалось схватить ее. Откуда у него взялись силы. Он, сломя голову, бросился к бочке с водой. Налил в пустую банку воды и посадил лягушку. Весело насвистывая, принялся рубить дрова. Ему усердно помогал Житников.

— Не помогай, все равно не дам! — решительно заявил Рогов.

— Хоть попробовать, Андрей!

— Не проси, не дам!

Житников знал, ели Рогов не променяет лягушку на табак, отказать не посмеет. Заинтересованный часовой незаметно подошел к костру, открыл крышку и успокоенный вернулся на место: русские не нарушил правил о запрещенных предметах — в банке было живое существо. Банку поставили на костер. Рогов все время подбрасывал дрова. Вода кипела.

— Пусть парится!

— Пусть! — подтверждает Житников.

— Менять не буду — съем сам! — сказал Рогов и ушел в барак за солью.

Из любопытства Житников заглянул в банку, когда уже Рогов подходил к костру.

— Андрей, а лягушки нет! Не поверив, Рогов снял банку.

— Съел, гад! Доходяга проклятый!

И с кулаками обрушился на Житникова. Завязалась драка. Царапая друг другу лицо и, вырывая последние волосы на голове, кусаясь, они перекатывались по земле.

— Съел!

— Нет!

— Слопал!

— Нет!

И снова катались по земле.

«Ква-ква-ква!» — послышалось из-под проволоки. Они, удивленные, прекратили драку, стали на четвереньки и смотрели на лягушку. Она продолжала квакать. «Смотрите, дураки, деретесь ни за что! Я жива и невредима», — как будто хотела сказать лягушка.

Послышался гул мотора и гудение сирены. Приближалась долгожданная машина с продуктами. Друзья забыли о лягушке и драке, бросились к воротам, обгоняя друг друга. Бежали и другие. И на этот раз Рогов оказался счастливее своего товарища: он попал на разгрузку машины и принес с собой хлеб в барак. Рогов ходил по бараку, выменивая табак на хлеб, и был очень щедр. Не скупился он и потому, что в мусорной яме у него было припрятано три буханки хлеба, украденные во время разгрузки. Распродав все, вспомнил о спрятанном хлебе и задал себе вопрос: «Как взять?»

Сознание подсказывает — завтра. Нагрузить мусорный ящик и вынести за зону. Такие работы поощрялись начальником, и охрана, не протестуя, выпускала через ворота. На обратном пути захватить припрятанное. Голод говорил другое — есть сегодня, а завтра будет видно. В раздумье Рогов вышел из барака.

— «Была — не была — пойду!»

Оттянув нижнюю проволоку, он незаметно подлез под нее. Вот и место, где спрятан хлеб. Не поднимаясь, быстро положил хлеб под рубаху и собрался в обратный путь. Автоматная очередь — пули летят над головой. Рогов прижался к земле. Малейшее движение — и снова очередь. Рогов слышит, со всех сторон бегут солдаты. На смерть перепуганного пленного, подгоняя пинками и ударами прикладов, волокут к реке. Охрана не интересуется, почему попал русский за зону.

Раздается брань и ругань, слышатся возгласы: «Расстрелять! Повесить! — И они спешат привести приговор в исполнение. В одном белье выскочил из палатки начальник. Растолкав солдат, спас Рогова от смерти. Ропот недовольства усилился. Запоздай он на минутку, и прощай жизнь Рогова! Оправившись от испуга и почувствовав себя в безопасности, Рогов рассказывал и уверял всех в бараке, что ничуть не испугался, а сам продолжал дрожать всем телом.

Проходит несколько дней — мер к Рогову не принято. Охрана с каждым днем все недоверчивее поглядывает на начальника.

В воскресенье перед строем зачитывается приговор — первый приговор в Финляндии, который оправдал русского военнопленного.

Его читает не Иванов, а женщина — переводчица, приехавшая для этой цели, по приглашению начальника. Она, путая русские слова, близорукими глазами смотрит в бумагу и переводит. Одновременно с русского на финский для охраны переводит Иванов. Переводчица или забыла разговорную русскую речь, если она была русская, или плохо знала русский язык. Из приговора пленные поняли, за подобное преступление (по финским законам для военнопленных) Рогова нужно расстрелять, но начальник, учитывая, что пленный голоден и полез под проволоку движимый страданиями голода, его прощает.

— Сержант коммунист! — открыто заявила охрана, некоторые угрожают финками.

Начальник без всякой боязни посмотрел на них, махнул рукой и ушел в свою палатку. В понятии солдат — человек, который не только помогает, но и сочувствует русским — коммунист. Был ли сержант коммунистом, определенно сказать никто не мог; не исключена возможность, что и был. Вероятнее всего, он имел человеческие чувства. Такие сделали выводы военнопленные.

Через несколько дней он подарил на память каждому из военнопленных по пять финских марок и уехал на фронт. Это были первые деньги, попавшие в лагерь.

Привезенного хлеба хватило на несколько дней. Большая часть его оказалась порченной, заплесневевшей. Его режут, а зеленая пыль поднимается кверху.