Люди Джафара

Курсанты относились к этому офицеру без малейшего уважения, и для них он был просто «Женя», а вовсе не «капитан Чуб».

Естественно, что в отношении к нему собратьев-офицеров также сквозила известная толика пренебрежения. Так, однажды вечером он зашёл в батарейную канцелярию попрощаться перед уходом домой. В канцелярии находились комбат Батраков и двое взводных — Шабельник, «Шабель», гусарского вида усатый красавец, и лощёный интеллигент Хмельницкий.

«Куда бежишь, Женя?» — поинтересовался Батраков. «Да я, э-э…» «Погоди, а что это за цветы, что за коробка конфет?»

«Да вот, у жены сегодня день рождения, и я…» «Погоди, день рождения, говоришь? Это замечательно. А конфеты хорошие?»

«А?..»

«Дай посмотреть.»

«Ну товариш майор…»

«Да что с ними станется, Женя? Дай посмотреть… — усмехается Батраков и уже открывает коробку. — О, красивые! Вкусные, наверное… А попробовать можно?» — и — хлоп, хлоп — двух конфет как и не бывало.

«Ну что вы делаете, товариш майор…» — ноет Чуб.

«Да ладно тебе, Женя, нашёл из-за чего ныть… Ребята, попробуйте, вкусные конфеты. Любит свою жену Женя, что и говорить. Балует…»

В общем, под акомпанемент чубовского нытья офицеры за три минуты раскурочивают всю коробку. Потом Батраков неожиданно вспоминает:

«Кстати, Женя, совсем забыл тебе сказать — ты же сегодня заступаешь ответственным по батарее!..»

Чуб — на грани истерики.

«Да как же так, товариш майор, да я только позавчера заступал, и у жены день рождения…»

«Ну некому, Женя, понимаешь, некому. Все офицеры — кто где. Наряды, командировки… Так что выкинь свой веник, иди приведи себя в порядок и — в наряд…»

Женя Чуб ноет, скулит и переживает ещё минут десять, пока Батракову это не надоедает.

«Ладно, всё, можешь идти домой.»

«Как домой?» — не веря своим ушам, переспрашивает Женя.

«Вот так — домой. Иди-иди, я пошутил насчёт наряда.»

«О, товариш майор!..» — и Женя вылетает из канцелярии совершенно счастливый.

«Человеку для счастья нужно так мало, — вслед ему философски замечает Батраков. — Сначала сделать херово, а потом — так, как было…»

Именно на Чуба Джафаром была возложена непосильная для того задача — препровождение курсанта Кондырева на гауптвахту. Джафар никогда бы не доверил такое ответственное дело Чубу, если бы в этот момент ему под руку подвернулся какой-нибудь другой офицер, всё-равно какой. Но с чубовским счастьем другой офицер не подвернулся.

«Ну что, Кондырев, выдвигаемся на губу?» — радостно спросил Чуб, потрясая в воздухе свежеоформленным продаттестатом.

«Умный дурака всегда накажет,» — подумал я и сказал:

«Не-а, не пойду, товариш капитан.»

«То-есть, как это не пойдешь?» — опешил Чуб. Кажется, в его практике такое было впервые.

В моей практике такое тоже было впервые, но я не смутился:

«Не пойду и всё. Неохота.»

По лицу Чуба я увидел, что он завис в полном стопоре.

«А… а если я караул вызову? Силой поведут.» «Вызывайте, — немедленно согласился я. — без караула не пойду. Хватит уже, находился без караула.» «И вызову, — набычился Чуб. — Хочешь?» «Хочу. Вызывайте караул.» Чуб несколько секунд подумал. «Да я тебя сам сейчас скручу, курсант!» «Что ж, попробуйте.» Он попробовал. Мы несколько минут попрыгали на перегонки через кровати. Потом Чуб, запыхавшись, остановился.

«Ну Кондырев, — взмолился он, — ну зачем ты так? Меня же Джафар со света сживёт, если я тебя не посажу. Сдайся, а?..»

«Пусть сживает. Мне фиолетово.»

«Ну Кондырев, ну пожалуйста…» — заныл Чуб. Он канючил до тех пор, пока меня не затошнило.

«Ладно, сдаюсь, — сказал я, подходя к нему. — Идёмте.»

«На губу?» — радостно спросил Чуб.

«Сейчас же, разбежался. В санчасть, — заявил я и на всякий случай добавил: — Положено.»

Чуб тяжело вздохнул и повёл меня в санчасть. «Надеюсь, ты ни на что не жалуешься?» — жалобно вопросил он на входе.

«Ещё не решил,» — дипломатично ответил я и переступил порог.

Но едва завидев белые халаты медперсонала, я тут же всё решил и обнаружил у себя прогрессирующий гайморит, тотальную язву желудка, всепоглощающие раковые метастазы и ещё целый ворох всевозможных хворей.

Чуб немедленно взвыл нечеловеческим голосом и стенал до тех пор, пока я не почувствовал себя абсолютно здоровым. Чёртов Чуб своим нытьём мог, кажется, добиться того, чтобы поднять и заставить идти на губу безнадёжного мертвеца.

На губе меня принимал лично капитан Белочкин, который к тому времени уже знал арестанта Кондырева как облупленного.

«А, привет, курсант, — кивнул он мне. — Опять?..»

«Опять, товариш капитан.»

«Хорошо, — констатировал он и обернулся к Чубу. — Принять не могу.»

«Почему?» — взвизгнул Чуб.

«Он неподстрижен, — мотнул головой в мою сторону Белочкин. — Конечно, можно его и здесь подстричь…»

«Ну уж нет, — возразил я. — Здешним героям и овцу для стрижки доверить нельзя. По Уставу имею право подстричься в парикмахерской.»

Чуб, слезливо ругаясь, сводил меня в парикмахерскую. Потом доставил обратно. При досмотре выяснилось, что на мне не портянки, а носки.

«В носках принять не могу, — отрезал Белочкин. — Вы что же, капитан, Устава не знаете?»