М а р а т. Он, понимаешь, с самого начала на Героя Труда метил. Считал: приеду, целину подниму, Героя получу и обратно в Тамбовскую. Так что он на быт нисколько внимания не уделяет. А в работе все надеется на гастролеров.
К а т я. Почему?
М а р а т. Потому что они опытные. Трактористы там, механизаторы. Скорее и посеют и уберут. Но зато они за качеством не следят. Осенью, бывает, на поле выйдешь — там зерна столько насыпано, что и не поймешь — или оно убрано, или оно посеяно. Знаешь, как обидно?
К а т я. Марат, а вы что?
М а р а т. Мы работали. Ты бы видела, настроение какое воодушевленное было! Когда в первом вагончике приехали, колышки искали. И даже потом. На Новый год елку устраивали из камыша… Сами выразили энергию план по подъему перевыполнить. Во время сева спали только часа по три, по четыре в сутки. И то отрывками.
К а т я. И все-таки уехал теперь?
М а р а т. А что сделаешь? Главное, мы с Гришей лес хотели вырастить… И ребята все как горели насчет этого. А потам, как он погиб, так мне все тут кругом опостылело.
К а т я. Значит, сдались?
А я решила не сдаваться… Вот у вас, Марат, мечта была с Гришей, чтобы лес… У меня такой мечты нету. Ничего не придумала. Но я просто хочу такое сделать, чтобы оно осталось для людей… Как бы трудно ни было… Знаешь, Марат, если кто-нибудь что начнет, а потом испугается и бросит, так это все равно что и не начинал.
М а р а т. Вообще-то да.
К а т я. А неужели ты так и уедешь? Бросишь мечту?
М а р а т
К а т я. Если ты уедешь, я буду вашу с Гришей мечту выполнять. И обязательно будет лес на целине. И реки будут… Вот смотри, Марат, эти двое, которые приехали. Он инженер. Мог в министерстве остаться, в Москве. А они взяли и приехали сюда. Видишь, какие люди бывают?
М а р а т. Ладно, ты мне брось политику толкать. Что я, сам не понимаю… Знаешь, давай лучше спать.
К а т я. Да.
Марат.
М а р а т. Ага.
К а т я. А почему ты сейчас уезжаешь? Гриша уже два месяца как погиб.
М а р а т
К а т я. А кто-нибудь другой не сделал бы?
М а р а т. Да у нас народу мало. Я уж сам как следует. Машины-то нужны. Сев ведь будет…
К а т я. Давай.
Н а т а ш а
В и к т о р
Н а т а ш а. У меня к тебе одна просьба. Может быть, она тебе покажется странной. Но мне это очень важно.
В и к т о р. Ну пожалуйста. Говори.
Н а т а ш а. Но ты ее выполнишь?
В и к т о р. Конечно, выполню. Говори, Ната, говори.
Н а т а ш а. Хорошо… Встань сейчас, разбуди этого хулигана. Вот этого Сеньку с бегающими глазами. И выкини его отсюда.
В и к т о р
Н а т а ш а. Только и всего.
В и к т о р. Ну изволь.
Н а т а ш а. Виктор, это должен сделать ты.
В и к т о р. Ну пожалуйста, пожалуйста.
Н а т а ш а. Потому что потом будет поздно.
В и к т о р. Почему поздно?
Н а т а ш а. Виктор, вчера ты с ним собирался поговорить по-настоящему. По-мужски, как ты выразился. И опять этот разговор свелся ни к чему… Выкини этого хулигана на улицу. Так, чтобы он просился назад, в тепло.
В и к т о р. Да пожалуйста.
Н а т а ш а. Пусть. Все равно все будут рады. Ну, смелее.
В и к т о р. При чем тут смелости? Просто неудобно, что мы всех разбудим. Разве я отказываюсь.
Н а т а ш а. Это моя последняя просьба.
В и к т о р. Для последней ты могла бы приберечь и что-нибудь поумнее. Никакая это не просьба, а всего лишь каприз. Причем дурацкий.
Н а т а ш а. Я так боялась, что ты этого не сделаешь.
В и к т о р. Я бы сделал… Если бы в этом была какая-то логика. Если б это было что-нибудь серьезное. А не каприз… Теперь тебе не об этом надо думать, а о ребенке.
Н а т а ш а. Я знала, что ты этого не сделаешь.
В и к т о р
Н а т а ш а. Ты просто струсил.
В и к т о р. Ладно, пусть струсил. Утром выспишься — поймешь, как глупо себя вела.
Н а т а ш а. Ты струсил. Такой большой и сильный. А ведь я на тебя просто молилась.
В и к т о р. Наташа… Ната…
Н а т а ш а. Виктор, я очень устала и хочу спать.