Люди этого часа

В и к т о р. Но мне надо с тобой еще поговорить. Последние дни ты ведешь себя просто нестерпимо. Ну, я понимаю твое физическое состояние и все такое. Но ведь ты мне просто слова не даешь сказать с людьми…

Н а т а ш а (ровным и равнодушным тоном). Виктор. Я очень хочу спать.

В и к т о р. Ну спи. Знаешь, утро вечера мудренее. Специально для тебя придумано.

Долгая пауза.

(Приподнимается и оглядывается.) Глупо все. Дурацкая затея вся эта поездка на целину… И вообще… (Ложится и накрывается одеялом.)

Ветер завывает на разные лады. Тикают ходики. Их тиканье становится все громче и громче, почти заглушая рев бурана, затем постепенно стихает до нормального. За окном чуть сереет, в комнате делается светлее. Доносится шум автомашины. Наташа садится на койке, трет лицо рукой и встает. Осматривается и вздыхает, закусив губу. Вытаскивает из-под койки чемодан и два рюкзака и начинает разбирать вещи на две стопки. Берет пачку документов, вынимает оттуда фотографию, долго, смотрит на нее. Встает, смотрит на спящего Виктора. Губы у нее прыгают, она снова нагибается над вещами и плачет. Где-то вдалеке рычит трактор. Из своей комнаты выходит  Т а н я.

Т а н я (осматривается). Ох, поздно уже как! Светает… (Замечает Наташу.) Ты что это? Что с тобой? А-а, решила, значит… Ну что ты так? Ну что ты? (Поднимает Наташу.) Эх, милая, думаешь, я не переживала. Тоже — была девчонкой, нашелся один подлец приезжий. Поразвлекался и бросил. Так я, дура, травиться хотела. Серы со спичек наскребла. Спасибо, девчата не дали, заметили.

Н а т а ш а (сквозь слезы). Но он не подлец. Он совсем не подлец. Я его люблю. Знаешь, как люблю!

Т а н я. А чего же тогда? (Кивает на две стопки вещей.)

Н а т а ш а. Понимаешь, он жить не умеет. И не знает, что ему надо. У него отец — ученый. А мать их оставила. Никто его не воспитывал, а денег было много. И Виктору все казалось, что он обязательно должен стать большим человеком. Величиной. В один институт поступил — бросил. Другой тоже… А я из медицинского из-за него ушла. А позже его отец нас обоих выгнал. Увидел, что мы и не учимся и не работаем, и выгнал… Но все равно Виктор неплохой. Он только очень увлекается. И во все верит, что сам выдумывает. Он жизни совсем не понимает.

Т а н я. Ну и что ты решила теперь?

Н а т а ш а. Поеду в «Буревестник». Все равно мне домой нельзя. Я с родными поссорилась.

Т а н я. Одна поедешь?

Н а т а ш а (кивает). Виктор все равно уедет. И потянет меня. А я уже не могу искать. У меня ребенок будет. Мне его надо растить, чтобы он не таким был, как мы с Виктором.

Т а н я. Значит, в «Буревестник»? (Задумывается, подходит к окну, смотрит на улицу. Берет веник, начинает машинально подметать, потом бросает.) Ладно. Поедем вместе.

Н а т а ш а. Вместе?

Т а н я. Да, знаешь, хватит! Одна морока только с этим домом для приезжих. Белье чистое каждому подай. А угля не отпускают. Надоело комбинировать. Да и вообще не привыкла я вот так у дороги сидеть… А в «Буревестнике» скоро перемениться должно. Вчера говорили — директора снимают.

Н а т а ш а. Ой, как больно мне! Как больно!

Т а н я. Поплачь, поплачь. (Обнимает ее.) Одна не будешь. Я. Вот Катя тоже в «Буревестник» едет. Она мне сперва робкой показалась, а вообще-то у нее характер.

Н а т а ш а (кивает). И Марат тоже хороший мальчик.

Т а н я. Видишь, кругом люди. Поможем тебе с ребенком. (Идет к двери, приоткрывает ее.) Ох, смотри! Буран кончился.

Из щели на пол падает полоса света.

Иди же посмотри — степь какая. (Ведет Наташу к двери.)

Н а т а ш а (смотрит на Виктора). А как ты думаешь? Может быть, он приедет ко мне потом? Позже. Как ты считаешь?

Т а н я. Если любит — вернется. Сейчас уйдет, а потом вернется… Но ты посмотри — степь какая! Простор. Вот, знаешь, чтобы сердце не грызло, надо к большому делу стать. Верно. Вот у нас в стране раньше хлеба не хватало. Где я жила, в Астрахани, всегда очереди. И Катя мне говорила, что у них в Березани хвосты стояли. Знаешь об этом?