Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков

Париж, 16 мая 1823

Любезнейший друг!

Моё последнее письмо уже наверняка в твоих руках, и с этой почтой ты ожидаешь моего портрета, который я обещал прислать. Вина не моя, что так не случится в этот раз, виноват художник, который его до сих пор не закончил; но разве должно это лишать меня возможности немного поболтать с тобой?

Известный факт, что погода, температура и прочие случайные привходящие обстоятельства оказывают решающее влияние на мышление, а тем самым и на писание писем; человек подвержен этому влиянию, несмотря на своё властное Я, уподобляясь тем самым нити гигрометра, которая непременно удлиняется или укорачивается в зависимости от окружающей влажности. Явно и в моём случае речь идёт о некотором внешнем воздействии, благодаря которому у меня возникает потребность писать тебе, ведь в ином случае я мог бы удовольствоваться лишь мыслью или памятью о тебе, однако же не думай, будто виновато в этом приближение какой-либо кометы, ибо и магнитная стрелка ведёт себя как и прежде, да и температура та же, что полагалась бы в это время согласно парижскому климату; не могла быть причиной и лекция Био[95] об анализе и классификации звуков, а всё же у меня появилось желание играть на гармонике, и если бы я умел, то сыграл бы, и ты бы услышал, возможно, звуки, которые донесли бы до тебя весть о том, как горячо я тебя люблю. Гей-Люссак[96], открыватель законов, которым подчиняются газы, ещё меньше мог повлиять на моё настроение, и всё же я пожелал стать газом, который мог бы распространиться до бесконечности, впрочем, сейчас я вполне удовлетворился бы конечным и расширился лишь до Эрлангена, чтобы окружить тебя наподобие атмосферы, а поскольку есть газы, вдыхание которых смертельно, и есть такие, которые вызывают приятные видения, я мог бы стать газом, который пробудил бы у тебя желание писать письма и внушил бы тебе радость жизни. Бётанг со своей минералогией ещё менее мог бы воздействовать в этом направлении, поскольку лишает меня всякой надежды когда-либо найти философский камень (ведь, как всякий камень, он относится к разряду минералогии), и всё же я возжелал получить его, ибо он дал бы мне возможность сделать тебя как можно счастливее, а мне подарил бы способность разгадывать вместе с тобой арабские и персидские загадки, с чем мне без помощи такого чудесного камня никогда не справиться. Может, это Лаплас[97] с его астрономией? Но и он вряд ли: он лишь указывает мне меридиан, на котором ты обитаешь, не открывая мне твоих счастливых звёзд. Столь же мало способны подвигнуть меня на писание писем и открытия Кювье[98], потому как этот достойный муж при всём своём рвении не смог обнаружить ни одного животного, а тем более и человеческого существа, которое было бы полностью равно другому, он лишь демонстрирует мне, что природа являет собой лестницу, и указывает, сколько ступеней мне ещё надо преодолеть, чтобы достигнуть тебя. Может быть, Эрстед[99], побывав здесь, оказал на меня загадочное воздействие своим электромагнетизмом? Нет, и не он, поскольку в своём гальваническом учении он отказывается от полюсов, а я вполне ощущаю, что мы – два полюса, бесконечно различающиеся своей сущностью, однако же именно в силу этой противоположности притягательные друг для друга, ибо одноимённые полюса отталкиваются.

Как видишь, милый Платен, я не нахожу никакой помощи в разрешении этой тайны и прошу тебя прислать мне ключ к ней в своём следующем письме.

Сердечно целую тебя,

твой Либих