Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков

Моя дорогая супруга обнимает тебя по-сестрински и ещё раз сердечно благодарит за экономку, которую ты нам уступил уже тому несколько лет. Тут подошли ко мне дорогие детки, чтобы непременно à la file[23] подписаться под этим письмом.

(Подписано рукой старшей дочери:)

Да, досточтимый дядюшка, да, любезные тётушки[24], мы непременно хотим, чтобы вы знали о нашем житье, любили нас и не забывали. Мы же будем любить вас и почитать от всего сердца, в чём своеручно подписываемся,

Амалия Шарлотта Кант,

Минна Кант,

Фридрих Вильгельм Кант,

Генриетта Кант

Последняя фотография дома Канта на Принцессин-штрассе, 2 (дом разрушен в 1893 г.)

Когда в 1792 году французы вошли в Майнц, Георг Форстер служил там библиотекарем при курфюрсте. Ему минуло тридцать лет. Жизнь его была весьма насыщенной и с самой юности – когда он сопровождал отца во втором кругосветном плавании Кука (1772–1775) или когда перебивался переводами и случайными заработками – приучила его к тяжкой борьбе за существование. За последовавшие затем долгие годы странствий Форстер столь же близко, как Бюргер, Гёльдерлин или Ленц[25], познал нужду, хорошо знакомую немецким интеллектуалам того времени, но его бедность не была схожа с бедностью домашнего учителя в каком-нибудь маленьком поместье, ареной её была вся Европа, и поэтому ему – едва ли не единственному среди немцев – было суждено во всей глубине осмыслить реакцию Европы на те обстоятельства, что эту нужду вызвали. В 1793 году Форстер в составе депутации от города Майнца был направлен в Париж. Позднее немцы, отвоевав Майнц, объявили Форстера вне закона и запретили ему возвращение на родину, он остался в Париже, где и умер в январе 1794 года. Время от времени отрывки его парижских писем выходили в печати. Но этого было недостаточно. Потому что эти письма представляют собой единое целое, – и не только в качестве последовательности, что едва ли имеет аналог в немецком эпистолярном наследии, – цельность являет собой почти каждое отдельное письмо, до краёв, от обращения до подписи, наполненное неисчерпаемым жизненным опытом. Что есть революционная свобода и как тесно она связана с утратой, – едва ли кто понимал это лучше, чем Форстер, и никто так точно не формулировал: «У меня больше нет Родины, нет Отечества, нет друзей; все, кто был мне близок, меня покинули, чтобы вступить в новые связи, и когда я думаю о прошлом и по-прежнему чувствую себя чем-то связанным, то виной тому лишь мой выбор и моё мировоззрение, а вовсе не внешняя необходимость. Благие, счастливые повороты моей судьбы могут принести мне многое; скверные ничего не могут у меня отобрать, кроме, пожалуй, удовольствия писать эти письма, даже если я буду не в состоянии оплачивать почтовые расходы»[26].

Георг Форстер – жене