Люди, горы, небо

Юрий Викентьевич кипятил в кружке воду – собирался бриться. Он не был таким чистюлей, как Станислав, который даже здесь брился каждый день, но раз в недельку счйтал необходимым привести себя в божеский вид – для примера отряду. Будь Юрий Викентьевич здесь один, он, вероятно, отпустил бы робинзонову бороду. Он не был педантичным и над педантами подшучивал. Посмеивался над Станиславом, но и тот не оставался в долгу: чуть только на щеках у Юрия Викентьевича немного отрастала щетина, он презрительно называл его «престарелым пижоном».

– Лучшие в мире лезвия «Жиллет», – сказал Юрий Викентьевич. – Как раз для нашего бивака. Действительно, великолепные лезвия – кабы знать, купил бы больше. Ах, если бы знать, что плавание наше так затянется!

– Ох-хо-хо! – покряхтел Станислав, поднимаясь. – Вы становитесь суесловным, шеф. Пойду-ка я пришью пуговицу на брюках. Кстати, когда начнем пить компот?

– В особо торжественных случаях, – сказал Юрий Викентьевич, и стало ясно, что на компот, обнаруженный Станиславом и Витькой, отныне наложено вето. – Изредка будем добавлять в чай.

Когда Витька немного погодя заглянул в палатку, он увидел Станислава в весьма замысловатой позе. Станислав стоял на четвереньках, выпятив узкий зад, уткнувшись локтями и лбом в скатанную валиком постель. Станислав думал. Он не заметил Витьки. Он не замечал даже всей нелепости своей позы. Может, в эту минуту он выносил самому себе приговор. Витька молчком посунулся назад.

Вскоре он опять наведался на шхуну, взял несколько мотков сизальского троса, срастил их – вышло, пожалуй, метров сто. И захватил еще горстку вонючего риса.

В лагере к грязной крупе поочередно принюхивались и смущенно отходили прочь, зажимая носы. Зато Юрий Викентьевич, человек феноменально не брезгливый, понюхав крупу раз, два и три, неожиданно скаламбурил:

– А что? Рискуя всем, риску я съем!

Витька рассудительно сказал:

– Да нет, Юрий Викентьевич, не испытывайте судьбу. Дождемся вот лучше печенки. – И он выразительно раскрутил над головой петлю сизальского троса. – Ну так проберемся теперь на лежбище?

– Виктор! – сказал прочувствованно и с пафосом Юрий Викентьевич. – Вашей неутомимостью и хваткой восхищен весь остров!

– Да ладно, – смутился Витька. – Вот если бы я без веревки на лежбище проник! А с веревкой и дурак сумеет.

Был отлив. Слегка просвечивало солнце. Камни на лежбище, скользкие и ненадежные из-за водорослей, лоснящиеся их глянцем и замшелостью, иной раз казались неотличимыми от греющихся на припеке сивучей.

А настоящие сивучи – грузно неповоротливые на суше – поражали грацией и красотой, чуть только добирались до воды. Сивучи сигали там, фокусничали и изгибались, и можно было подумать, что они намеренно позируют, стараются создать о себе самое выгодное впечатление. А вообще они страшно обеспокоились – раскатистый рык их главарей убедительно это свидетельствовал.

Юрий Викентьевич раздумчиво заметил:

– В болотах мезозойской эры какие-нибудь диплодоки точно так же высовывали из грязи свои лоснящиеся длинные шеи и негодовали, если что-то нарушало их покой.

Станислав между тем не терял времени даром, в руках у него попеременно появлялись то карандаш с блокнотом, то фотоаппарат с широкоугольником (сменные объективы он извлекал раз от разу из-за пазухи).

Витька впервые в жизни попал на лежбище и передвигался по нему не без опаски, что вот вдруг возьмет да и рявкнет над ухом какой-нибудь шальной зверь. Он не зря ожидал здесь какой-нибудь каверзы. Пока Станислав увлекался общими планами лежбища, Витька заметил, что с уступа скалы на фотографа сваливается сивуч.

Сивуч был перепуган и уже не рассчитывал остаться в безопасности наверху, хотя, пока он лежал неподвижно, его никто и не видел. Сейчас он прямиком сваливался на Станислава, тормозя по скальному ребру ластами, сползая юзом, и уже ничто не смогло бы остановить эту тысячекилограммовую тушу.

Витька что-то крикнул и рванулся к Станиславу, толкнул его… Станислав упал. Объектив бесценного «Практисикса» сухо хрястнул и вмялся внутрь камеры. На «Практисиксе» можно было поставить крест.

Зато сивуч пролетел мимо, его туша так шмякнулась о тупые камни, что, наверное, и печенки оборвались. Но, полежав секунду-другую, зверь неуклюже-тяжело оперся на ласты и заковылял к воде.

Станислав скривился и потер бок. С недоумением и болью смотрел он на исковерканный фотоаппарат. Правда, у него был еще один, «Экзакта», но сознание этого отнюдь не умаляло его досады.

– Р-растяпа! – проговорил он дрожащим голосом. -- Какую камеру погубил!

– Я же не хотел губить камеру, – тоже дрожащим голосом отозвался Витька. – Вы бы посмотрели, какая лепеха сверху на вас падала…

Юрий Викентьевич угрюмо сказал:

– Ситуация напоминает мне известную басню об испорченной медвежьей шкуре.

Получив поддержку, Витька воспрянул духом и уже не без витиеватости добавил:

– Перед лицом злого рока, постигшего нас на этой позабытой всеми земле, какое значение имеет ваш «Практи-сикс»? Может, нас ждет здесь голодная смерть, может…