Люди, горы, небо

Вечером заглянула рябенькая медсестра, тоже слегка прихрамывающая. Она дала ему обезболивающее, сделала перевязку и сказала тихо, с состраданием:

– У вас флегмона. Если вам не сделают срочную операцию, вы умрете.

Кахидзе долго раздумывал над новой напастью. Но, видимо, безвыходных положений для него вообще не существовало. Он сказал, уже не колеблясь:

– Я отведу тебя в Севастополь в поликлинику, пусть еще там посмотрят.

– Это как же ты меня отведешь? – хмуро поинтересовался Игорь.- А там спросят, откуда рана?..

– Ходи веселей, кацо! Шанс у нас опять-таки единственный, но мы его используем, иначе будем последними идиотами. Ты представляешь, что творится сейчас в Севастополе? Полная неразбериха. Немцы еще не чувствуют себя здесь подлинными хозяевами. Им не до тебя лично, даже если ты раненый защитник Севастополя. Словом, пойдем с единственного козыря.

Женщина-врач в поликлинике испуганно на Игоря взглянула.

– Мне кажется, я вас где-то раньше встречала в городе?

– Нет, вряд ли. Вы обознались, – небрежно сказал Игорь, на всякий случай отводя взгляд. – Хотя может быть; я тут одно время слесарил в горкоммунхозе.

– И все же вам лучше поостеречься. – Она опять испытующе на него посмотрела. -- Положение у вас тяжелое. Я выпишу вам направление - ну, не в госпиталь, госпиталем это не назовешь… словом, вам окажут помощь в церкви, чем-то знаменитой еще со времен Нахимова. Вам нужно идти туда по…

Вано предупредительно кашлянул.

– Не беспокойтесь, доктор, я отведу его. Мы вам очень благодарны, доктор.

Для направления Игорь назвал вымышленные имя и фамилию – первые, что в голову взбрели: Борис Батайкин.

– Запомните, – сказала женщина вдогонку, – что я вам написала в направлении: вы мирный житель, допустим, слесарь; ранение получено случайно во время уличных боев. Запомните это, иначе будет плохо и мне и вам.

– Не беспокойтесь, доктор, – еще раз сказал Вано, – все будет зер гут.

– Знает она меня, что ли, – смущенно пробормотал Игорь, когда они вышли из поликлиники.

– Это даже неплохо, как видишь, – вскользь заметил Вано, думая о чем-то другом. – Могло быть хуже.

Госпиталь, в котором очутился Игорь благоволением судеб, то ли был наскоро организован немцами из боязни эпидемий, то ли возник стихийно. На первых порах кто только в нем не лежал! И гражданские и военные, и чистые и нечистые, и патриоты и предатели. Оперировали, впрочем, русские врачи, обслуживали раненых и больных русские медсестры. Немцев Игорь что-то здесь так и не приметил.

– Ну вот, надеюсь, что тебя скоро приведут в норму, – сказал не очень убежденно Вано. - Что поделаешь! Выбирать не приходится. Дня через три я наведаюсь, тогда и решим, как шить дальше. Думаю, что мне удастся связаться с партизанами.

У Игоря скатилась по щеке слеза. Он похлопал своего спасителя по плечу, обнял его здоровой рукой.

– Давай жми. Придешь – хорошо, не придешь – буду знать, что действительно не смог прийти.

В самой церкви места уже не было, и Игоря оперировали во дворе прямо под открытым небом. Каким-то грубым, чуть ли не самодельным ножом вскрыли гнойник, извлекли оттуда что-то металлическое, не то пулю, не то осколок, смазали рану дурно пахнущим спиртом, вроде как даже нашатырным, забинтовали и – нуте-ка там, следующий!..

Кахидзе не пришел ни через три дня, как было условлено, ни в последующие дни. Он не пришел совсем.

7

Катя Шалимова сама однажды напросилась к старшему инспектору – «взглянуть, как холостякуете».

– Не холодно вам… в этой частной конуре? – спросила она с намеком.

– Думаешь, с тобой будет теплей?

Он сказал это незлобливо, потому что уважал смелых девок, да и рад был ее приходу.

Катя пожала плечами, даже застеснялась слегка – не из-за врожденной стеснительности, этого у ней не было, а потому скорей всего, что с ним, таким крепким, статным (да еще и не пожилым, собственно), не нашла пока верного тона. Не знала, что можно сказать откровенно, а о чем лучше помолчать. А вообще-то прямая была девка, хотя и не девка уже – вдова. Что ж, вдове – ей теперь лишь смелостью и взять свое, не юными летами…

– Это нужно попробовать, – сказала она не очень уверенно.

С ней и впрямь было тепло, как-то душевно спокойней.

Приходя к ней, Шумейко задерживался допоздна, а то и ночевал. Хороша была Катерина, ладная такая, крутолицая, и брови дугами… Правда, разное о ней говорили, но Шумейко чихать хотел на разговоры.

Знал Шумейко, что не шутя женщина к нему льнет, что не только телом – сердцем льнет, на что-то рассчитывает бездумно. С родителями в дым разругалась, так и сказала отцу да матери: «Сплю с инспектором, верно, и буду спать, мое дело, вам-то что за стыдобушка?.. Силой вы меня от него и то не оторвете, покуда сама не уйду».