Люди государевы

— Да на судью донос пишет, просил задним числом поставить… Будто называл Верещагин полковника ихнего изменником…

— А-а…

На улице послышался скрип телег, топот копыт, крики мальчишек. Выйдя на крыльцо, они увидели, что в город входил отряд Петрово-Соловово со взятыми пустынниками. А было арестантов сто семьдесят человек.

«Всё к одному», — гася вскипевшее бешенство, подумал Ларион Верещагин, когда подьячий Григорий Неворотов нашептал ему о доносе Микулина. С час назад шел он мимо съезжей фискального ведомства, где под охраной сидели десятка три не отправленных еще отпорщика. Увидев сержанта Данилу Львова, он ехидно проговорил:

— Карауль, сержант, лучше, не то, как Байгачев, они у тебя все зарежутся, пойдешь заместо их…

— Сам не пойди! — вспылил сержант. — Думаешь, прозвание сменил, убивец, так и схоронился! Иван Титыч скоро тебя призовет к ответу!..

Верещагин, озадаченный, приостановился на миг и зашагал прочь, думая о том, откуда стало известно сержанту то, чего в Таре никто не знал… Не было свидетелей прошлому, казалось, забыто все, и на тебе!

Сержантишку-то и убрать бы можно тихо, да вот Батасова не уберешь. Видно, пришла пора — кто кого…

Сразу после ухода Неворотова Верещагин сел за стол и принялся за донос, которым надеялся убрать и сержанта, и полковника Батасова. Уж кто-кто, а он, Верещагин, знал, как пишутся подобные бумаги.

Начал с того, как тарские жители не пошли к присяге, что возмутили их полковник Немчинов, Иван Падуша, Петр Байгачев, Дмитрий Вихарев, Василий Исецпий, и сюда же ничтоже сумнящеся присовокупил фискала Семена Шильникова. Казаков называл стрелецкими сынами, и дабы сих сынов к присяге не приводить, он, Шильников, уехал в Омскую крепость, «и то его явное воровство». Тут же напомнил, что он писал отписку в Тобольск, но которой и прислан был в Тару для розыску о противности полковник Иван Батасов, и что «до его прибытия дня за три или два прислал он капитана Льва Ступина, и упомянутый полковник Иван Немчинов, Иван Падуша со многими тарскими жителями в домах своих при нем, капитане Ступине, заперлись», а когда-де приехал 11 июня полковник Батасов, Иван Падуша вышел, но полковник за караул его не взял. А к Немчинову в дом посылал он сержанта Данилу Львова с офицером и солдатами, и взяли они человек сорок. «А полковника Немчинова он, Данила Львов, в то время не взял, знатно, ради взятков своих, и того же дня спустя того времени с полчаса или больше означенный полковник Немчинов со многими людьми в доме своем зажегся. А для чего в то время его, Немчинова, Данила не взял, как видели помянутых противников, того я не знаю…»

И не важно теперь, что не Данила Львов ходил в дом Немчинова, а Батасов хоть и был там, но Немчинова не взял, «знатно у него, Данилы, с Батасовым заодно. А что Иван Немчинов кому давал, какую дачу, и про то про все крестник его, дворовый человек, калмык Дмитрий, знал, и куда пожитки девал, и про то он же, калмык, знал, и куда его Данила дел ради языку, того я не знаю. Да того же дня означенный Иван Падуша с противными тарскими людьми в доме своем заперся. И такого пущего самого противника ему, полковнику Батасову, как он вышел июня 26 числа, из-за караула отпускать не надлежало, и знатно, что от оного полковника Батасова таким противникам есть поноровка и хлебничание…»

Стемнело. Верещагин зажег свечи, поставил шандал красной меди на стол, задумался ненадолго и принялся сочинять далее. Написал о том, что в застенке у противников Батасов о старце Сергии, о старых печатных книгах и скорописных не расспрашивал, а он, Верещагин, да вице-губернатор Александр Кузьмич нашли их много… О том писал, что-де Батасов собрал многое количество противников под караул, а после самых пущих противников выпустил, «а имяно вора и изменника полковничья тестя Андрея да шурина Сергея…», что пожитки противников «были переписаны и запечатаны, и такие пожитки он, полковник, с вором Шильниковым распечатал без указу его императорского величества», так же о том, что колодника его, Верещагина, Лучкина забрал к себе в канцелярию мимо розыскной канцелярии и научил его, Лучкина, написать донос, будто он ему не давал присягать, и писал то доношение писарь Паклин…

Написал, что отнял у него Батасов подьячего Сабурова неведомо ради какого умыслу, «а подьячего и приставов из города для пошлинного збору по челобитной и для происку противников. А пошлинный збор от него, Батасова, остановился…», что «у обедни в церкви у Николая Чудотворца, как запели каноник причастной, приступил к нему полковник Батасов с великой яростью за то, что он, Верещагин, по указу его императорского величества сыскивал противников, которые у него освобождены были с караулу, и стал ему полковник говорить, пошто-де ты держишь за караулом детину Лучкина, поносил его, Верещагина, всяческими непристойными словами и вынимал из ножон шпагу на поларшина, и хотел его заколоть…»