Люди государевы

— Нет у меня столь денег! Сто рублей токмо воевода стребовал, так он власть!.. А ты, Захар, всего-то кум Бунакову!..

И тут же скривился, будто от зубной боли, поняв, что сболтнул лишнего.

— Ах ты, падла, — схватил его за бороду Захар, — изволочу, как собаку! Денег у него нет! А на городовое строение тебе сколь выделено? Оське, стало быть, из тех денег дал? Ныне же власть в городе поменялась! Али ты новую власть не признаёшь? Против мира прёшь!

— Признаю, ибо Илья и Борис Исакович тоже государем поставлены!

— А коли признаёшь, так давай деньги. Не себе требуем!.. — двинул кулаком Петру под ребро Гришка.

— Да нету же денег, все плотникам расписал! Хватит из меня жилы тянуть!

— Э-э, Григорий, видать, придется его обратно в железа обуть да кнутом поугощать! — протянул Захар. Наклонил Петра за бороду вниз и ударил коленом.

Терентьев охнул от боли и закричал:

— Ладно, ладно, дам денег… Токмо, Христом Богом клянусь, нету у меня ста рублей, помене дам!

— Не торгуйся! — ткнул его в бок Гришка.

— Истинно говорю, — перекрестился Пётр, — остаточек токмо есть… Хотел еще одного плотника нанять…

— Сколь, говори!

— Пятьдесят семь рублев…

— Ладно, пошли к тебе. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Да гляди помалкивай! Вильнёшь кому языком — пожалеешь!

Петр Терентьев после бани сидел за столом и пил квас, укутав в волчью полсть распаренные опухшие ноги, когда к нему вошли конные казаки Лука Пичугин да Петр Путимцев, кои среди первых были взяты им в плотницкую артель.

Перекрестились с поклоном на иконы, поздоровались с хозяином.

— Слава богу, отпустили тебя, Петро, идоловы дети! Дело без тебя не идет! На венец лишь тарасные стены подняли, а как к башням подступиться — не ведаем! Как здравие твое? Придешь ли завтра к строению?

— Эх, Лучка, какое тут здравие! Едва не обезножел от тесных оков! Душа горит: ни за что мучили! А ежели по правде сказать, так их челобитья и есть воровские. Знать, рука моя по божьей воле сие слово вывела ненароком. Видано ли дело — на лучших государевых людей руку подымать!

— Так, так! — согласно закивали казаки.

— Тут еще псы Захарко Давыдов да Гришка Артамонов взятку вымучили из плотницких денег…

— Да ну-у?! — изумился Путимцев. — Ужель посмели себе вымогать?

— Чаю, и себя не обидят… Говорили, для дьяка Бориса да второго воеводы. Дьяк, боров, брюхо распоясал, мало еще нахапал! Все не подавится никак!

— Дак че нам делать? Воеводы дерутся, а у холопов лбы трещат! — сказал Лука.

— Я молчать не стану! Уже явку государю начерно написал на дьяка, как его люди деньги вымучивали, как не по моей вине строение нового острога стало!..

— Токмо как до государя дойти! Ежели подать Илье да Борису, они, пожалуй, на козле растянут за такую явку. А Иосип Иванович сам за караулом в доме сидит… — развел руками Путимцев.

— Петро, твои обиды обидные, за них воры ответят, придет время. Меня другая дума гложет: когда государь за смутьянов возьмется, то и нам достанется — ведь мы руки приложили под мирскими челобитными и расспросными речами Подреза, стало быть, тоже супротив государя пошли… — сказал Лука.

— Нас же Мухосран с изменниками заставил! — зло бросил Путимцев.

— О том в бумаге не написано! — усмехнулся Лука Пичугин.

— Так надо написать! Государю челобитную от нас троих написать! — встрепенулся Терентьев. — Ты, Лука, пограмотней меня будешь, возьми вон на полке над оконницей чернила и бумагу и пиши, поначалу, как полагается, краткий титул государя Алексея Михайловича, далее такого-де года, такого то дня мы, холопы твои такие-то, прикладывали руки свои к таким-то челобитным в неволю, страха ради быть убиенными во время великого смятения во всём войске…

— Опять же, каким путём мы сию челобитную до государя доведем? — спросил Путимцев.

— Мы ее отправлять не будем, а схороним у надежного человека, коий подтвердит, когда она писана и когда ему на сохранение отдана, — сказал Терентьев.

— И кто сей человек будет? — спросил Лука.

— Церковный староста Василий Балахнин. В Благовещенском храме схоронит нашу челобитную, а придет время, мы ее явим… Новые порядки ему тоже не по нраву. Я его сына крестил, он не выдаст…

Через час обсуждения, исправлений Лука закончил черновую челобитную словами: «Пожалуй нас, государь, холопей своих, не вели, государь, в наших руках вконец погинуть и вели, государь, нашу вину принять и записать на время блюсти благовещенскому старосте Василию Балахнину».

— Ну, вот так-то спокойнее будет! — удовлетворенно сказал Терентьев, выслушав прочитанную Лукой челобитную. — К Василию я сам схожу потихоньку, а вы собирайте плотников, чтоб завтра все на строении были… До зимы надо и стены и башни поставить!

Глава 31

После обильного застолья по случаю именин дьяк Борис с женой Алёной Ивановной, с шурином князем Михаилом Вяземским и Ильей Бунаковым в благодушном настроении вышли со двора дьяка и направились к Воскресенской церкви.

Продолжая застольный разговор, Вяземский с ухмылкой сказал:

— Вот уберем из города Оську, всё наше будет: и торги и промыслы, кои он под себя подмял…