Люди государевы

Бунаков помрачнел: одно дело — пасть заткнуть Митьке Паламошному, другое — попы, да еще с прислальником от тобольского архиерея десятильником Коряковым…

— Присаживайтесь, святые отцы, — приветливо предложил Бунаков, кивнув на широкую лавку у стены, — в ногах правды нет.

Киприан, по-бабьи огладив сзади рясу, тяжело опустился на лавку, рядом с ним присел Коряков. Другие остались стоять.

— Илья Микитич, записывай поскорее, нам надобно по домам сходить, потрапезничать да к вечерне готовиться, — поправляя клобук, сказал Киприан.

— Непременно бы записал, однако всем городом принято и о том одиначной записью закреплено, от арестантов явки по государевым делам не принимать, ибо они бездельные и токмо на мир клеплют!..

— Нам до мира дела нет! — сдвинул седые брови Киприан. — Мы государю крест целовали, дабы, слыша государевы дела, о том государя извещать!..

— Как вам до мира дела нет? — возмутился Бунаков. — Вы все, кроме попа Сидора, городскую челобитную подписали!..

— Мы не за себя, мы за своих духовных детей, кои грамоты не знают, подписывали, — подал голос поп Борис.

— Коли и так, стало быть, с миром были заодно! А ты, Киприан, вовсе под челобитной городской первым подписался, вот гляди. — Бунаков взял со стола челобитную. — Тобой писано: «К сей челобитной троецкой черной поп Киприанище руку приложил»!

— Не запираюсь, — кивнул Киприан, — по изменному воеводе Осипу я со всем городом, ибо печалуюсь за обиженных, а по государеву делу с государем!

— И мне по службе надлежит отписать владыке Герасиму в Тобольск, — добавил десятильник Коряков.

— Последний раз говорю: пошли вон! Не принимаю воровскую явку! — разозлился Бунаков. — Никакой явки не было, вам то почудилось!..

— Мы рядом с тыном были, Васьки Чебучакова слово и дело явно слышали, — вступил в спор поп Меркурий, — я тя, Илья Микитич, как духовного моего сына прошу, запиши государево дело.

— Щас я вам запишу! Митька, Сёмка, — крикнул он сидевшим у подьяческого стола денщикам Мещкову и Тарскому, — заковать их в железа! Да призовите Федора Пущина с казаками!..

Часа не прошло, как приказ был исполнен.

Потирая оковы, Голощапов недовольно проговорил:

— А меня-то за что? Я о ваших томских делах не ведаю!

— Заткнись! — прикрикнул на него Семён Тарский. — Кабы не ты, сей канители не было бы!..

С Федором Пущиным пришли Тихон Мещеренин, Васька Мухосран с братьями Кузьмой и Данилой да Федька Редров.

Бунаков с Пущиным долго увещевали попов, дабы они отказались от явки. Но те стояли на своем: явку о государевом деле в съезжей надлежит принять.

Уже солнце скатилось за Томь, когда Пущин, потеряв терпение, воскликнул:

— Не хотите по-доброму, быть вам биту!..

Казаки вытолкали скованных попов во двор и стали потчевать их батогами.

Но они терпели. И только поп Пантелеймон, морщась от боли, крикнул:

— Илья, не дело творишь! Всё одно те государево дело не замять!..

Увидев, что силой своего не добиться, Бунаков велел сбить с попов оковы и сказал, ухмыляясь:

— Отцы, я вам не враг, давайте жить заедино! Приглашаю вас в гости на свой двор на чашку вина. Ведь в воскресенье грядет Троица, вам обедни служить, выпить с вами не доведется, так что заране вас угощу!

— Ты уж нас угостил! — зыркнул на него поп Борис. — Мы уж лучше по домам…

— Ко мне, ко мне, отцы мои дорогие! — приобнял Бунаков Бориса и Меркурия.

Подталкиваемые в спину казаками попы двинулись к дому Ильи Бунакова.

На стол подали большую ендову зелена вина, чарки, и хозяин вместе с Пущиным стал потчевать званых гостей. Закуски же намеренно не подали.

По первой чарке гости выпили даже и в охотку, заглушая боль от битья. Однако после третьей стали отказываться, мол, надо и меру знать. Но хозяин улыбался и подливал, приговаривая:

— Аль вам не по вкусу зелено вино? Аль милее ослопом по горбу? Не будете пить, казаки вас ослопами попотчуют!..

Когда опустела ендова второго налива, поп Борис уронил голову на стол, а Киприан взмолился заплетающимся языком:

— Смилуйся, Илья Микитич, отпусти по домам!.. Не лишай живота!.. Не вели службёнок наших церковных замять!..

— Проваливайте! Да скуфейки свои не забудьте!

Покачиваясь из стороны в сторону, попа Бориса повели под руки Пантелеймон и Меркурий. На дворе густо лежала темь. И только, будто вымытая репа, указывал путь полный месяц. Пантелеймон пьяно бормотал:

— Ох, воры, воры… Надо Осипу Иванычу явку подать по государеву делу… Он государем поставлен… Он разберет, разберет…

— Разберет, разберет… — согласился Меркурий.

Глава 36

На следующий после распри с попами день в съезжей избе с Ильей Бунаковым и Борисом Патрикеевым сидели Федор Пущин с пятидесятником конных казаков Иваном Володимирцем да подьячий Захар Давыдов.

— Федор, — обратился Бунаков к Пущину, — ты месяц снаряжался, готов ли к отправлению с челобитчиками в завтрашний день?

— Всё готово, Илья Микитич! Надобно лишь челобитчикам жалованье раздать и можно отправляться…

— Захар, все деньги собраны?