Люди грозных лет

— Итак, Александр Иванович, — неторопливо заговорил он, — дела наши пошли на лад. Я честно признаюсь: недосмотрел, передоверился! Подсунули бумажку, подписал, а теперь разобрался и вижу: все совсем не так. Ценное ваше предложение и очень нужное! Сегодня вас, Полозову и меня приглашает Иван Степанович Корнеев. В пять часов я заеду.

«Что же ты крутишь, сам напутал, а теперь лебезишь», — хотел было крикнуть Яковлев, но деликатность удержала его.

— У меня очень много дел. Возможно, без меня обойдется? — сказал он.

Канунников молчал, видимо обдумывая, и еще мягче и любезнее ответил:

— Нельзя, Александр Иванович. Товарищ Корнеев человек занятый и нас долго не задержит.

Разговор с Канунниковым явился для Яковлева тем переломным моментом, когда человек, измученный, усталый и физически и умственно, теряет те внутренние силы, которые держали его и помогали преодолевать нечеловеческое напряжение. С трудом передвигая ноги, он прошел в свой кабинет и, опустошенный, совершенно не понимая, где он и что с ним, присел на край стула, грудью навалился на стол и положил голову на руки. Глаза его сами закрылись, и им овладел тяжелый сон. Возбужденный, переутомленный мозг продолжал лихорадочно работать, и Яковлев видел во сне то механический цех, где беспорядочно гомонили пареньки-ремесленники, то отдел технического контроля, весь заваленный бракованными минами; то завод на Урале и свой цех, сплошь уставленный новенькими, приятно гудящими станками; то Ирину в белом платье, с огромным букетом сирени в руках. Он тянулся к Ирине, она все отстранялась, отстранялась и вдруг, словно растаяв, исчезла. Он бросился туда, где стояла она, споткнулся, упал и закричал от обиды. От этого крика он проснулся.

Липкий, холодный пот покрывал лицо, шею и руки. В горле пересохло, голова, казалось, налита чем-то непомерно горячим и тяжелым. С трудом достав рукой графин, он рывком подтянул его к себе и жадно поймал губами выплеснувшуюся воду.

— Ух! — выдохнул он и мокрый, с растрепанными, слипшимися волосами снова сел на стул и с жадностью закурил.

«Нет! Так работать невозможно! — думал он. — К черту все! Пусть обратно на Урал переводят. Ну, какой из меня секретарь парткома? Ношусь, бегаю, недосыпаю, недоедаю, во все вмешиваюсь, все пытаюсь сделать сам, и ничего не получается…»

Яковлев передохнул, выпил еще воды из графина и, посвежев, с поразительной ясностью вспомнил прием у секретаря Московского комитета партии, когда он, Яковлев, по вызову приехал с Урала в Москву.

Принял секретарь его уже в третьем часу ночи, молча пожал руку, так же молча усадил в кресло и, глядя прямо ему в лицо окруженными синью усталыми глазами, неторопливо заговорил: