Люди грозных лет

Весть о возвращении Веры и Анны, да еще с самим заведующим подсобным хозяйством, с целым кузовом картофеля и огромным кабаном мгновенно облетела завод. Нетерпеливая толпа рабочих окружила грузовик. Анна, словно именинница сияя раскрасневшимся лицом, едва успевала отвечать на бесконечные расспросы. Денисов и Вера были в кабинете у директора, где собралось все заводское начальство. И возле машины и в кабинете директора, как по взаимному уговору, все говорили о неожиданно привалившем заводу счастье в виде позабытого и разысканного подсобного хозяйства, которое измученным постоянными заботами о питании людям грезилось сказочным царством, где есть все, что только нужно человеку. Даже всегда хмурый и часто недоверчивый директор завода чуть не обнимал растерявшегося от общего внимания и почтения Денисова. Напрасно старик, робея и смущаясь, пытался доказать, что его хозяйство имеет всего-навсего меньше трех гектаров картофеля и, даже если порезать всю скотину, не сможет набрать и десяти центнеров мяса, — никто его не слушал. Всех охватила вдохновенная горячка счастливого возбуждения и по-детски искреннего заблуждения, заставлявшее и рабочих и руководителей завода строить самые радужные планы и фантастические предположения. Наиболее горячие головы доказывали, что теперь заводу ничто не страшно, что столовая вдосталь, как до войны, три раза в день будет кормить всех, кто работает, а если богатствами подсобного хозяйства распорядиться экономно, то немало продуктов можно выделить и для поддержки семей. Были, конечно, и скептики, утверждавшие, что даже картошки и то едва ли хватит заводу на месяц. Только скептиков так решительно и дружно осаживали, что они тут же умолкали. Последний удар скептикам был нанесен, когда повара с помощью множества добровольцев разгрузили машину, зарезали и освежевали огромную, пахнущую теплой кровью и свежим мясом тушу борова и в котлах заводской кухни впервые за время войны забурлил, исходя паром, густой, наваристый суп.

Глава тридцать шестая

Разговор с Корнеевым для Владимира Канунникова был тем последним рубежом, после которого жизнь его переломилась надвое и потекла совсем по-другому. Человек самолюбивый, изнеженный, привыкший к обожанию и не знавший удержу в своих прихотях, он за внешними приемами простоты и порядочности ловко умел скрывать свою внутреннюю сущность и благодаря природному уму и хорошему образованию выдавать себя совсем не за того, кем он был на самом деле. Даже рассуждая с самим собой, он не находил в себе ничего плохого. Лишь иногда в разговорах с людьми влиятельными и всеми уважаемыми, ловя на себе изучающие взгляды, он чувствовал стеснительную неловкость и всеми силами старался рассеять их подозрения.

Разговор же с Корнеевым был совсем не похож на то, что говорили Канунникову раньше. Если бы то же самое, что говорил Корнеев, сказал любой начальник, то Канунников сумел бы найти выход. Но Корнеев был не просто большой начальник, он был друг отца и много лет знал семью Канунниковых. Да и Канунников хорошо знал Корнеева. На ветер слова он никогда не бросал, и уж если что сказал, то от своих слов никогда не отступится. Если он намекнул, что Канунников занимает пост не по своим возможностям, то намек не останется без последствий, и Канунникову рано или поздно придется и оставить этот пост и отвечать за все, что сделал.

Канунников, боясь неизбежной ответственности, решил принять меры и обезвредить Корнеева, заставив его если не молчать, то хотя бы говорить не все и не так резко.

Он доверительно шепнул двум-трем приятелям, что он, Канунников, имел несчастье оказаться объектом увлечения молоденькой жены Корнеева, что старик узнал об этом и теперь собирает грозовые тучи против него, Канунникова. В этом доверительном шепотке Канунников намекнул, что жена Корнеева скоро станет матерью, а кто настоящий отец ребенка точно еще неизвестно.

Как и ожидал Канунников, скоро в кругах, близких к Корнееву, и в кругах, где вращался сам Канунников, заговорили о злом старике, женившемся на девушке вдвое моложе его, об увлечении этой невинной жертвы развращенности старика молодым Канунниковым и о мстительности Корнеева. Сам Канунников, словно ничего не ведая, ходил мечтательно-грустный, изображая ни в чем не повинного, безнадежно влюбленного человека. Резко изменил он и свой внешний образ жизни, временно порвав связи с приятелями и приятельницами и выходя на службу, как самый пунктуальный человек. Как ни ловко и стремительно действовал Канунников, жизнь продолжала идти своим чередом. Корнеев действительно не оставил разговора без последствий и потребовал от руководителей наркомата, где служил Канунников, наказать его за бюрократизм, волокиту и бездушное отношение к предложению машиностроителей. Приказом по наркомату Канунникову был объявлен строгий выговор с предупреждением о «неполном служебном соответствии».