Люди грозных лет

— А может, попробовать контратакой выбить немцев с южной высоты, — предложил Бочаров.

— Контратакой? — переспросил Чернояров.

Бочаров в темноте не видел его лица, но по голосу чувствовал, что настроение Черноярова поднялось.

— Контратакой, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал он, и это слово раскрыло Бочарову весь строй мыслей Черноярова. Он хотел провести контратаку и восстановить положение на южной высоте, но, вспоминая печальные последствия контратаки третьей роты в лощине, колебался, боясь и больших потерь и новой неудачи.

— Ночная контратака, если ее хорошо провести, — стараясь облегчить принятие решения Черноярову, заговорил Бочаров, — весьма эффективна…

— Да, но если… — сказал Чернояров и смолк.

— Если у противника сил больше, — закончил его мысль Бочаров.

— Вот именно.

— Но противник не видит, кто его контратакует. Все решают моральные качества людей. Кто смелее, отважнее, решительнее, тот победит.

— Ударим, ударим и сомнем, — скрежеща зубами, выкрикнул Чернояров, — я сам поведу третью роту!

— Не следовало бы лично вам, — возразил Бочаров, — там командир роты и Привезенцев.

— Нет! Я сам пойду! — упорствовал Чернояров. — Я там каждую кочку знаю!

— И мне с вами разрешите пойти? — спросил Лесовых.

— Вам? А зачем?

— В ночной атаке каждый офицер дорог, я пойду с одним или с двумя отделениями.

Бочаров остался один и прислушивался к звукам неутихавшего боя. Там, где с группой бойцов оборонялся Привезенцев, хлопали одиночные выстрелы, ахали взрывы гранат. Изредка взлетавшие ракеты рвали ночную темноту.

Бочаров прислонился к стене окопа, откинув голову, задумался и не заметил, как задремал.

«Что я, — встрепенулся он, — неужели сплю?» Распухшие тяжелые веки с трудом размыкались, все тело расслабло, и голова, как ни старался он держать ее прямо, падала на грудь.

— Вот хорошо, что пришли, — встретил он подошедшего Привезенцева, — передайте всем, кроме третьей роты и минометчиков, немедленно организовать отдых для людей. Половина дежурит в окопах, половина спит. Через час поменять.

Перекрывая звуки стрельбы, ахнул залп минометов, и на южной высоте вспыхнула целая серия взрывов. Еще и еще раздавались минометные залпы, и на захваченной противником высоте раз за разом плескались взрывы. Минут десять с предельным напряжением били минометы, и еще не прекратились красные вспышки на высоте, как в ложбине, у шоссе, послышались громкие, многоголосые крики «ура». Крики нарастали и отдалялись, заглушаемые сплошной стрельбой и взрывами гранат.

— Все в порядке, товарищ полковник! — радостно закричал по телефону Чернояров. — Высоту отбили, в плен семнадцать фрицев забрали. Наши потери — двое убитых и пятеро раненых.

Поговорив с Чернояровым, Бочаров встал и осмотрелся вокруг. В темноте все еще мерцали отдельные выстрелы. Бой затих, но Бочаров знал, что затишье это временное, что пройдет час, в лучшем случае, несколько часов — и этим измученным, уже выдержавшим двухсуточное нечеловеческое напряжение борьбы людям снова придется отражать вражеские атаки, переживать бомбежки, врастать в землю под шквалом вражеского огня.

Глава одиннадцатая

Прошло больше трех недель, как Андрей Бочаров уехал из госпиталя к семье, и за это время ни сам Федотов, ни Ирина не получили от него ни одной весточки. Ежедневно встречаясь с Ириной, Федотов видел, что она переживает, хотя внешне держится по-прежнему весело и непринужденно. Словно по взаимному уговору, они никогда не вспоминали о Бочарове, и от этого и он и она чувствовали сковывающую неловкость, понимая, что их обоих беспокоит тот главный вопрос, из-за которого Бочаров поехал к своей семье. Вчера Ирина прошла медицинскую комиссию. Ее признали здоровой и решили выписать из госпиталя. Узнав об этом, Федотов дозвонился до управления кадров и услышал ошеломляющую новость. Оказывается, еще десять дней назад Бочаров был в Москве, получил назначение и уехал на фронт. Это было так неожиданно и странно, что Федотов не знал, что и предполагать. Целую ночь раздумывал он, что оказать Ирине на прощание, но к определенному решению так и не пришел. Ему было жаль эту обаятельную молодую женщину, со всей силой своей благородной души полюбившую Бочарова. Жаль было ему и самого Бочарова. Если он, попав в Москву, не зашел в госпиталь, то, несомненно, случилось что-то серьезное, из-за чего Бочаров не может не мучиться.

Расстроенный и взволнованный, утром зашел Федотов в комнату дежурного, где обычно провожали выписывавшихся из госпиталя, и увидел Ирину. В форме военного врача, с маленьким чемоданчиком и перекинутой через руку шинелью, она была мало похожа на хрупкую женщину, какой привык видеть ее Федотов в госпитальной одежде.

Увидев Федотова, Ирина весело улыбнулась, сильно пожала его руку и с какой-то странной лихостью сказала:

— Вот и кончился отдых, теперь опять туда!..

Стремительно проговорив это, она вдруг опустила глаза, и по ее лицу пробежала едва уловимая тень горечи. Эта мгновенная перемена в Ирине сразу же толкнула Федотова на решительный и откровенный разговор о Бочарове.