Круг за кругом объезжали женщины поле, и с каждым разом все шире раздвигалась взрыхленная полоса поднятого пара. Алла смотрела на высокие, серебристые, словно облитые пеной, облака, на голубеющее в их просветах бездонное небо, на невозмутимых, меланхоличных грачей и чувствовала, как только недавно познанная радость с новой силой охватывает ее. Постоянно живя в городе, она не представляла даже, что может быть так чудесно, так радостно в поле и вольготно только от одного вида этой покоряющей простоты и нежной, скупой на вид красоты. Легко переставляя ноги в сшитых свекром из куска сукна и старых валенок деревенских тапочках, Алла представляла, как на этом поле закустятся молодые всходы озимых, нальются яркой зеленью, как весной от тепла, солнца и влаги окрепнут они, поднимутся вверх, выпуская вначале светлые, а затем буреющие крупные колосья, как пойдут по этому полю жатки, весело устремятся вязальщицы, и потекут в амбары потоки золотистого пахучего зерна.
После нескольких кругов коровы вспотели и тяжело водили мокрыми пахами. Незаметно налетевшие откуда-то мухи и оводы тучей окружили животных. С каждым шагом коровы шли все труднее и труднее. Они с жалобным мычанием метались, отгоняя оводов и мух, часто путались в постромках, рвались из борозды и норовили прямо через поле убежать домой. Алла часто менялась с Лизой местами, становясь за ручки плуга и передавая ей поводья, но и эта замена не уменьшала боли в руках, ногах, в пояснице.
— Да ты что, заморить всех решила, — крикнула Лиза ехавшей впереди Наташе, — отдыхать пора, останавливай.
— Небось жир не растрясешь, и для Алешки останется, — задорно ответила Наташа и ради упрямства проехала еще пол круга.
Измученные коровы легли на землю, закрыв глаза и сонно опустив головы. Рядом с ними присели на землю и женщины. Только неугомонная Наташа переходила от одних женщин к другим, не по возрасту буйно озорничала, задевая то одну, то другую. Подошла она и к сидевшим рядом Лизе и Алле.
— Эт как же у вас плуг-то налажен? — дерзко глядя то на Аллу, то на Лизу, явно задирая, вскричала она. — У всех на пять вершков, а у вас не больше трех. Мы, значит, паши на полную глубину, а вы только землю царапать. Бабы, — еще оглушительнее закричала она, — смотрите, что творится! Вон они, активисты какие, сами на коровах пахать выдумали, а сами кое-как, все чужой спиной.
— Что ты прицепилась? — пыталась остановить ее Лиза. — Не меньше твоего, как у всех, пашем…
— Пашете? — передразнила Наташа. — Да разве это пашня, это не пашня, а… — Она грубо, по-мужски, выругалась, и эта ругань и особенно ее непонятное озлобление словно хлестнули Аллу. Она решительно встала, строго взглянула на Наташу и, сдерживая внутреннюю дрожь, спокойно сказала:
— Пойдем измерим и твою борозду и нашу.
Спокойный и гордый вид Аллы окончательно взбесил Наташу.
— И мерять нечего, все и так видно! — кричала она, потеряв самообладание. — Вы всегда так, привыкли чужими руками…
— Нет, пойдем измерим, — настаивала Алла.
— Обязательно все измерим, — поддержала ее Лиза.
— Ишь ты, какая нашлась, мерять тоже! — с обезображенным злостью лицом кричала Наташа. — Думаешь, если у тебя муж в полковниках ходит, то тебе все можно.
— При чем тут муж? Не мужья пашут, а мы.
— Тоже мне, без году неделю в колхозе работает, а нос выше головы. Не думай, что ты грамотная раскрасавица такая, а мы деревенские. Мы еще похлеще вас можем. И не думай, что мужа себе такого подцепила. Мы тоже могли! У нас бы не побегал по другим бабам, как твой.
— Ты не смеешь говорить так о моем муже! — чувствуя, как все закипает внутри и холодеют руки, вскрикнула Алла.
— Нет, смею! Смею, вот и все! Я, может, больше тебя смею про него говорить.
— И не стыдно тебе, — вмешалась Лиза, — молодая женщина, а такое вытворяешь. Что она сделала тебе, что ты прицепилась?
— А ты молчи, когда тебя не касается. Сытый голодного не поймет.
Видя, что перебранка переходит в скандал, вмешалась самая старшая из женщин, Марина Бухарцева. Она подошла к Наташе, встряхнула ее за плечо и наставительно, как маленькому ребенку, сказала:
— Незачем на других свое горе вымещать. Тебя-то за Павла никто не гнал, сама пошла, вот сама и отвечай за все.
От ее слов Наташа сразу сникла, опустила голову и понуро пошла к своим коровам. Алла смотрела на ее сгорбленную, еще минуту назад такую гордую и задиристую фигуру и не могла понять, что случилось с этой недавно такой душевной и доброй к ней женщиной.
Глава тринадцатая